Ткаченко Константин
Средь тарских яров. Последние из тартариан
Средь тарских яров
СПб, 1902 год
Отрывки из книги очерков Родиона Ивановича Мечниковского.
Из мещан города Ровно, православный, 1878 года рождения. Студентом Московского университета выслан за участие в антиправительственных выступлениях под административный надзор в Западную Сибирь. Два года провел в деревне Рязаны Бергамацкой волости Тарского уезда, где имел возможность близко ознакомиться с бытом коша (семьи) Скобарей (Скобаревых), сохранивших образ жизни поздних тартарийцев бывшего Иривесья.
Его записи и письма другу в Санкт-Петербург были литературно оформлены и изданы в 1902 году под авторством " Р.И. М-го", имели подзаголовок " Последние из тартариан", сопровождались рисунками автора.
Родион Иванович остался в Западной Сибири, работал в управлении Транссибирской магистрали на должностях учетчика и чертежника, в 1917- 1918 годах как левый эсер принимал активное участие в политической борьбе, умер от тифа в 1919 году.
Так как официальная этнография не уделяла внимания потомкам тартарийцев, считая их окончательно влившимися в "русский народ", то одно из свидетельств очевидца представляют особую ценность для воссоздания быта поздних тартарийцев.
/ ...о реке Таре/
То, что выходец из "Расеи" воспринимает как безнадежную и пустынную глухомань, для местных жителей представляет центр мироздания, наполненный мифами, аллюзиями и самой оживленной умственной деятельностью.
Местечко Тара показалось мне вначале отделом эллинского Аида, в котором в полутьме слоняются неприкаянные души, позабывшие обо всем на свете и самих себя. Таков был контраст между кипучей жизнью студенческой Москвы и сибирским захолустьем. Не скрою, я тяготился своим положением, и от души желам месту своего не совсем добровольного пребывания провалиться куда подальше, хоть в сами тартарары.
Мечтам свойственно сбываться - и я действительно словно ушел на дно провинциальной действительности, очутившись в причудливом мире Притарья - осколке древней Тартарии.
Я не переставал уверять аборигенов, что их отсталый образ мыслей вреден для общества, но признаюсь, их сумрачные фантазии о прошлом возбуждают живейшее мое любопытство. Я даже не мог представить, что окажусь среди героев Оссиана, даже более того - среди их потомков, до сих пор живущих обсуждением деяний своих предков...
...В мифических системах координат скромная сибирская река занимает особое место: у всех тартариан, даже не обитающих по Таре, к ней особое отношение. Это - их колыбель, место, где сложилась сия загадочная народность, откуда они рапространились на три континента, священный Грааль, из которого излилась их слава.
Тара противостоит Ирию- Иртышу и легендарному Асгарду, бывшему на месте современного Омска, в том смысле, что она лишена помпезности и величия агардийского периода истории. Восприятие Тары всегда камерное, интимное, как любовь к матери или кормилице, первому,еще невинному, поцелую. О Таре мало говорят, редко размышляют, но ее красные воды и охристые утесы всегда с тартарианином, хотя бы он никогда их не видел.
А паломничество на Тару, на ее берега, священные боры и чудесные озера обязательны для каждого уважающего себя тартарианина. Так он возвращается к истокам и подверждает самому себе, кто он есть: сын Тарха и Тары.
...Другой взгляд на Притарье - последние двести - триста лет здесь находился стык нескольких стран, за каждой из которых стояли богатая история, распространенность на многие тысячи поприщ и понимание своего природного места.
Тарский дол, особенно его левобережье, считались северной границей исторического Иривесья, весей по Ирию- Иртышу. Когда-то тартариане имели широчайшее распространение, но последние полтысячи лет стянулись в сибирскую лесостепь; по Иртышу были их коренные волости, с красными сосновыми борами и прозрачными березовыми рощами.
А за Тарой начиналась дремучая Урмания, с черными непролазными еловыми лесами, болотами и множеством мелких рек, стремящихся к Иртышу и Оби. Здесь хозяевами себя считали угры, самоеды и остяки, извлекащие из своей суровой родины невероятное богатство в виде пушнины.
По другую сторону Иртыша обширным клином в урманы вонзается язык южных степей. По этим торным степным шляхам волна за волной шли на север посланцы от царств скифов, сарматов, согдиан, арабов, чтобы натолкнуться на упорство лесных витязей. А в легендарную эпоху Ермака лесная Московия воздвигла здесь свой самый южный оплот - город Тару, защиту от хищных степняков и жадности азиатских купцов. Отрасли русского рода и таежные татары так отгородились от узбеков, киргизов и джунгар. Так степная страна, Издалия по-тартарийски, соприкоснулась с Русью, скрестила сабли в честном бою, а потом, наскучив бранью, принялась торговать. Я слышал рассказы стариков, как с юга шли величавые верблюды бухарцев, навстречу же им, плыли в верховья Иртыша торговые струги; здесь призывы муэдзина перекликаются с колокольным звоном, а чалма столь же обычна как папаха или колпак.
И вот, по таежной реке Таре, по оплывшим валам старинного города Тара, проходит невидимая граница столь разных народов, что дает прекрасную возможность сопоставлять нравы и обычаи, а через эти различия познавать природу человека...
═
...тартарианские погосты
После Ильи-пророка Лаврентий (средний сын главы коша, близкий приятель Родиона Мечниковского - прим. к публикации) обещал сплавить меня на излучину Тары, где, по его уверениям, стерлядь разве что не выплескивала воду из русла. Место относилось к старинным ловам коша Скобарей и всемерно ограждалось ими от посторонних. Для меня это было бы приятным разнообразием в землемерных делах.
Но рыбалка не состоялась по вполне извинительным причинам - взамен я побывал на тартарианском погосте, о чем не сожалею.
Наше нехитрое снаряжение уже было собрано, погружено в неуклюжую, но уемистую лодка- и вот Фрол Фадеич изволили прибыть с пристани Евгащино сам-впятером, с гостями из Омска. Были они родичами Скобарей, по нашим, расейским, понятиям весьма дальними, но для тартариан, считавших в свойственниках чуть ли не медведей, наоборот, ближайшими кумовьями.
Я застал торжественный въезд телеги. На ней восседала дородная молодуха, а за ней, со всевозможным удобством в виде мешков и узлов, полулежала сморщенная старушка. Свиту составляли невзрачная женщина и двое мужчин. Путь в пару десятков верст по лесным проселкам изрядно их утомил, все обитатели коша сбежались и споро растащили узлы и людей по гостевым покоям.
Лаврентий помрачнел и разъяснил обстоятельства. Старушка числилась важной персоной в среде тартариан и вот вознамерилась неожиданно "погостить" - знакомое слово неожиданно обрело новый смысл, поскольку означало посещение местного погоста. С собой она притащила правнука с молодой женой, на первых сносях, да кого-то еще из потомков. Старушка, которую все за глаза именовали своеводицей, оказалась бойкой и уже объявила, что вечор-вот отдохнет, а наутро отправится поклониться упокоенным родовичам.