— Айрис? — Она повернула голову, глядя на императрицу, когда Шарлиан мягко произнесла ее имя. — С тобой все в порядке? — тихо спросила Шарлиан.
— Я…
Айрис остановилась, отложила обруч для вышивания в сторону и обеими руками вытерла необъяснимые слезы, которые, сама того не осознавая, пролила. Ее ноздри раздулись, и она покачала головой.
— Я… не знаю, ваше величество, — призналась она через мгновение. Она сделала еще один глубокий вдох, затем встала, чувствуя себя как-то неловко и потеряв равновесие.
— Вам не о чем беспокоиться, — продолжила она, задаваясь вопросом, даже когда говорила, были ли ее собственные слова точными. — Просто… — она покачала головой. — Я только что поняла, что мне нужно кое о чем подумать, ваше величество. Кое-что, о чем я должна очень тщательно подумать. С вашего позволения, наверное, мне нужно немного побыть одной, чтобы разобраться с этим.
— Нет необходимости спрашивать моего разрешения на это, — сказала Шарлиан еще более мягко и посмотрела на графиню Хант, которая делила одну из маленьких кают «Дестини» с Айрис. — Как ты думаешь, Мейра, Айрис могла бы на некоторое время получить вашу каюту в свое распоряжение?
— Конечно, можно. — Мейра быстро кивнула и потянулась, чтобы быстро сжать руку Айрис. — Занимайте столько времени, сколько вам нужно, ваше высочество. Хотите, я пришлю к вам отца Бана?
— Нет, спасибо, — сказала Айрис и почувствовала еще одну ту странную дрожь восторженного ужаса, когда поняла, что действительно хочет справиться с этим сама, без помощи своего духовника и капеллана. Что это говорило о ней… и о ее внезапном, непреодолимом искушении — ее потребности — решить этот вопрос для себя?
— Если я решу, что мне нужен его совет, я, конечно, пошлю за ним, — продолжила она, зная, что она никогда бы этого не сделала, что бы еще ни случилось. Не в этот раз, не по этому вопросу.
— Конечно, — повторила Мейра. — Не хотите ли вы, чтобы я… э-э, отвлекла Дейвина, когда он закончит свой нынешний грязный экскурс в чудо математики?
— Вообще-то, я была бы признательна за это.
Губы Айрис изогнулись в улыбке, и эта улыбка была искренней, даже несмотря на то, что ее веселье несло в себе острую, как бритва, неуверенность. Инквизиция отказала бы ей в праве решать что-то подобное даже для себя, а тем более для кого-то другого, так какое право она имела решать это за Дейвина? И у нее не было никаких сомнений в том, что ее решение будет иметь решающее значение для Дейвина. Не было никаких сомнений в том, что яркое и сияющее чудо мира, которое он открывал для себя под развращающим влиянием чарисийцев, уже притягивало его, как насекомое к пламени. Если бы она отдалась этому, ничто не помешало бы ему погрузиться в это прямо рядом с ней, и каковы были бы последствия этого? Не только за душу ее младшего брата, но и за княжество, которым он был рожден править, и за каждую другую душу в нем?
Мне еще нет и двадцати, — завыл голос где-то глубоко внутри. — Я не должна принимать такого рода решения — пока нет! Это несправедливо. Это не моя работа!
И все же это была ее работа, какой бы справедливой или несправедливой она ни была, и она понимала, что это была одна из причин, по которой этот момент приближался так долго. Она боялась этого, чувствовала его необратимое значение, и неудивительно. Было ли это так же, как для Кэйлеба, для Шарлиан, когда для каждого из них наступил один и тот же момент? Когда они поняли, что должны решить, где они находятся, что бы ни думали, ни говорили им другие, или на чем бы ни настаивали, полностью осознавая, что их решения будут означать для людей, которыми они правили? И как, во имя Бога и всех архангелов, они нашли в себе силы противостоять этому с таким непоколебимым мужеством? Вопрос прожег ее насквозь, потому что теперь настала ее очередь нуждаться в этом мужестве, и она не знала, обладает ли им.
Есть только один способ выяснить это, — сказала она себе, а затем почувствовала, что краснеет, когда другая мысль пронзила ее. — Ты хочешь спросить об этом не отца Бана, обопрись, не так ли, Айрис? Это кто-то совершенно другой, и это заманчиво, так заманчиво. У него были бы все основания в Божьем творении лгать тебе, чтобы убедить тебя поддаться соблазну Проктора вместе со своим братом и его монархами… и самим собой. Это было бы его долгом сделать это, так же ясно, как и твой долг помнить все последствия того, что ты решишь сегодня… и ты знаешь, что он все равно никогда бы этого не сделал.