— Я не думаю, что мальчикам это понравится, — сказал Стивинсин, наблюдая за началом наступления повстанцев.
— Ну, мне самому это не очень нравится, сэр, прошу прощения у майора, — едко сказал Жаксин. Стивинсин посмотрел на него, и сержант пожал плечами. — О, если это сработает, это будет действительно прекрасное зрелище, и никакой ошибки. Но если этого не произойдет….
Стивинсин мог бы обойтись и без красноречивого пожатия плечами сержанта… главным образом потому, что Жаксин высказал такую превосходную точку зрения. Майору и в голову не пришло бы попробовать что-то подобное с любым из подразделений ополчения, но его люди были регулярными солдатами. У них была дисциплина, позволяющая маневрировать с машинной точностью даже в пылу битвы… и убегать, когда им приказывали, не превращая это в настоящий разгром.
Или я чертовски надеюсь, что у них это есть, — подумал он. — И мы собираемся выяснить только… о
Глаза майора Картейра расширились.
Пикинеры, выстроившиеся в линию, чтобы противостоять его атаке, держали свои ряды с твердостью ветеранов, какими они и были. Несмотря на его численное преимущество, это должно было быть ужасно, и он ожидал получить по крайней мере столько же урона, сколько нанес бы. С другой стороны, у него была сила, чтобы поглотить урон, а у них такой не было. Кроме того…
Вот тогда-то все и началось.
Поначалу это было почти незаметно. Легкое шевеление, легкое колебание, как ветви дерева при первом дуновении ветерка. Но оно росло. Эта устойчивая, несгибаемая стена наконечников пик начала двигаться, и пока он наблюдал, он увидел, как произошло немыслимое.
37-й пехотный полк разорвался.
Он не просто сломался — он разлетелся вдребезги, прежде чем его собственные люди приблизились на расстояние шестидесяти ярдов к его линии, По крайней мере, четверть его людей фактически отбросили свои пики, повернулись и побежали.
Третий Сейкнирский дрогнул, сбившись с шага при невероятном зрелище целой сиддармаркской роты пик, отступающей в диком беспорядке перед простой угрозой нападения. В этом было что-то настолько неправильное, настолько противоречащее тому, как устроен мир, что они не могли до конца понять, что видят их глаза. Но затем, когда штандарты 37-го полка исчезли в вихре убегающих тел, люди Халиса Картейра издали рев восторженного триумфа — и презрения.
— За ними! — взревел Картейр. — Двигайтесь за ними! Не позволяйте им сплотиться! Убейте гребаных еретиков!
Барабаны зарычали, переводя его команды, и вся третья рота быстрым маршем двинулась вперед в погоню.
Стивинсин ненавидел выбрасывать эти пики, но печальная правда заключалась в том, что в эти дни у них было больше оружия, чем людей, и весь мир знал, что сиддармаркский пикинер умер бы со своим оружием в руке, а не выбросил бы его. Это было единственное верное доказательство того, что вторая рота действительно прорвалась, и приказы полковника Уиллиса были четкими.
Его люди направились вниз по главной дороге, и если бы повстанцы могли видеть за холмом, на котором стоял Стивинсин, они могли бы быть поражены тем, как организованно самые задние части его «дико убегающей» линии двигались вдоль дороги. Они были меньше озабочены поддержанием тщательного построения, чем обычно, но они были далеки от разбегающейся толпы, которую, как думали повстанцы, они видели. И, как и предсказывал полковник Уиллис — и как искренне надеялся некто Жорж Стивинсин, — его регулярные войска могли маршировать гораздо быстрее, чем менее хорошо обученные повстанцы. Если, конечно, повстанцы не решат нарушить строй, в чем он сомневался, что они были настолько глупы, чтобы это сделать.
Единственное, о чем он действительно беспокоился — помимо его незначительного беспокойства о том, сработает ли весь план в целом, — это то, что Картейр может вывести своих арбалетчиков вперед. Не обремененная пиками или необходимостью поддерживать жесткий строй, легкая пехота могла бы настичь его, и их арбалетные болты могли нанести болезненные потери. Но, как он и надеялся, Картейр был слишком умен, чтобы позволить своим арбалетчикам попасть в ловушку между противостоящими стенами из пик, и он не слишком стремился остановить пики и обойти их своими арбалетчиками.
На самом деле его трудно винить, — думал Стивинсин, трусцой пробегая по обочине большой дороги с Жаксином рядом. — Он, должно быть, думает о том, чтобы вырваться из ущелья, но даже если ему это не удастся, чем дальше на юг он сможет пройти, прежде чем ему придется остановиться, тем лучше. И на таком фронте он может удерживать в два или три раза больше своих сил, пока не появится его подкрепление. Так что последнее, что он собирается сделать, — это дать поверженному врагу шанс отдышаться, развернуться и в конце концов найти место, где можно встать.