Наконец, она повернулась к нему.
— Кажется, мне потребовалось больше времени, чем я ожидала, чтобы перейти к сути, ваше преосвященство.
Ее тон был извиняющимся, и Стейнейр покачал головой.
— Разговоры подобны семенам, ваше высочество. Они расцветают в свое время.
— Это точка зрения вашей веры, ваше преосвященство? Или вашей… ах, зрелости?
— Ты имеешь в виду мою древнюю дряхлость? — приветливо спросил он и улыбнулся, когда был вознагражден легким огоньком в этих мрачных глазах. — Уверен, что кому-то в твои скромные, чтобы не сказать нежные, годы кажется, что миру требуется вечность, чтобы чего-то добиться. Поскольку я несколько больше, чем в три раза, старше тебя — мы не будем говорить о том, насколько больше, огромное тебе спасибо, — я, вероятно, приобрел немного больше терпения. И, — его голос смягчился, — я также обнаружил, что довольно часто вещи, которые кажутся необычайно весомыми, оказываются гораздо менее весомыми, когда ими делятся с кем-то другим.
— Я надеюсь на это, — сказала она, снова глядя в окно и говоря так тихо, что слова было трудно расслышать. — Кроме Филипа, у меня целую вечность не было никого, с кем я могла бы поделиться своими «весомыми вещами»…
— Прости меня, моя дорогая, — мягко сказал он, — но ты бы предпочла обсудить это с отцом Баном?
— Нет.
Слово прозвучало тихо, но она почти яростно покачала головой, затем снова повернулась к нему лицом.
— Нет, — повторила она гораздо более твердо. — Я не хочу ставить его в положение, когда ему придется иметь дело с тем, что мне нужно обсудить с вами, ваше преосвященство.
— Это звучит немного зловеще, — заметил он, внимательно наблюдая за ее лицом, и она рассмеялась без особого юмора.
— Только если вы особенно беспокоитесь о моей бессмертной душе, ваше преосвященство.
— А, — он откинулся на спинку стула. — Должен сказать тебе, что я видел очень мало признаков того, что твоя бессмертная душа может быть в какой-то особой опасности.
— В самом деле? Когда я дочь Гектора из Корисанды?
— Ты дочь отца, который, какими бы ни были его другие недостатки, очень любил тебя, — спокойно ответил Стейнейр. — И полагаю, учитывая все обстоятельства, что ты также довольно необычная молодая леди сама по себе. Во всяком случае, я видел тебя с твоим братом.
Она посмотрела на него через несколько мгновений молчания, затем наклонила голову в знак согласия с его последней фразой.
— Однако я скорее сомневаюсь, что твое происхождение или твой брат — это то, что привело тебя сюда сегодня днем, — продолжил он.
— Нет. — Она снова посмотрела на него, ее пальцы были сложены вместе с нетипичной для нее напряженностью. — Нет, вы правы. Я… я пережила то, что, полагаю, можно назвать кризисом веры, ваше преосвященство. Мне нужен ваш совет.
— Ваше высочество, Айрис. — Он подвинул свой стул вперед и наклонился к ней. — Помни, кто я такой, какую должность занимаю.
— Вы священник, ваше преосвященство?
Эти карие глаза бросали ему вызов, и в этот момент они казались старше его собственных. Он посмотрел на нее долгим, безмолвным взглядом, затем глубоко вздохнул.
— Прежде чем я стану кем-то еще в этом мире, — тихо сказал он ей.
— Тогда говорите со мной как священник, ваше преосвященство. Не архиепископ, не политик, не государственный деятель. Как священник… и как человек, который предоставил свою защиту мне и моему брату. Я знаю, куда ведет меня мое собственное сердце, но я не знаю, имею ли я право следовать ему. Я не обсуждала это даже с Филипом — пока нет. Сначала мне самой нужно разобраться с этим. Чтобы понять — по-настоящему понять, — к чему меня тянет. И мне нужен истинный Божий человек, который объяснил бы мне, что на самом деле скрывается за всеми этими убийствами, кровью и ненавистью. Помогите мне понять это, ваше преосвященство, потому что, пока я этого не сделаю, как я могу по-настоящему выбирать?
— О, Айрис, — он покачал головой, глаза его были нежны. — Это звучит так просто, но правда в том, что никто из нас по-настоящему не понимает, пока мы не завершим свое путешествие. Мы делаем все возможное, мы прислушиваемся к этому тихому голосу Бога глубоко внутри нас, и мы делаем все возможное, чтобы услышать его — услышать Его — и повиноваться. Но есть так много других голосов, так много других обвинений в том, кто и что мы есть, что это тяжело — иногда ужасно тяжело. Особенно для такого человека, как ты, попавшего в ловушку своего происхождения. Понимаю, как ты, должно быть, жаждешь объяснения, карты, которая тебя не подведет, но все, что я могу тебе предложить, — это вера и молитва. Я могу объяснить свои собственные чувства, свое собственное понимание, хотя разум любого смертного должен быть ограничен в том, что касается величия Бога. Я могу поделиться с тобой своими собственными исследованиями и открытиями, которые я сделал. Но, в конце концов, ни я, ни кто-либо другой не сможем совершить это путешествие за тебя. Я могу и буду любить и лелеять тебя как дочь Божью… но я не могу указывать тебе, что думать или решать, моя дорогая. Этот последний шаг должен быть твоим и только твоим, и я не могу — не буду — говорить тебе, каким он должен быть.