Ее глаза расширились, и он снова покачал головой.
— Это заблуждение, в которое впала Мать-Церковь. Это не просто храмовая четверка, Айрис. Они никогда не смогли бы нанести тот ущерб, который причинили, если бы Мать-Церковь не позволила им этого, а именно она позволила им это, потому что она так непреклонно настаивает на том, чтобы указывать детям Божьим, что думать, — приказывая им думать так и наказывая их, если они осмеливаются подвергать сомнению хотя бы один пункт доктрины, — вместо того, чтобы позволить им самим слушать Бога. Судебный приказ дает ей такую власть, по крайней мере, когда она его читает, но в то же время это ужасная власть. Та, которая стала угрожать не просто смертным жизням Божьих детей, но также их душам. Эта истина была очевидна даже для многих, кто любит ее больше всего — таких мужчин, как Самил и Хоуэрд Уилсин, — и она убивает их за их любовь, потому что она не смягчится и не откажется от этой власти, от этого контроля, даже если это приводит ее к Жаспару Клинтану или чему-то еще худшему.
Загорелое лицо Айрис побледнело, и он очень нежно положил руку ей на колено.
— Не пойми меня неправильно, дочь моя. То, что я говорю тебе, — это истинное, фундаментальное различие между Церковью Храма и Церковью Чариса. Это было правдой с самого начала, и те, кто слушал нас, знают это, даже если для многих этот процесс понимания все еще только начинается. Мы — иерархическая церковь, и мы наставляем тех, кто вверен нашей заботе, но чему мы учим их, так это помнить, что у каждого из них глубокие личные отношения с Богом. Что это Его голос, к которому они должны прислушаться, найти в своих собственных сердцах. И если мы добьемся успеха, если мы переживем этот вихрь огня и крови, мы не просто свергнем храмовую четверку. Мы также свергнем принудительную власть инквизиции, и это изменит жизнь каждого живого человека так, как эти люди, сидящие в Зионе, никогда не могли себе представить, понять… или принять.
Одна из ее рук поднялась к горлу, и он улыбнулся мягко, сочувственно… печально.
— Это то, что ты должна понять, — сказал он ей с неумолимой мягкостью, — и я должен объяснить это тебе ясно, и настолько недвусмысленно, насколько это возможно, несмотря на боль, которую, я боюсь, может причинить тебе это объяснение, потому что это объяснение, которое ты должна понять. Это тебе следует понять, прежде чем делать какой-либо выбор, какое-либо решение, из-за того, кто и что ты есть, из-за того, кто и что твой брат. Нет ничего на свете, чем бы я дорожил больше, чем твоим решением посвятить себя делу, которому я посвятил себя, но я не буду — я не могу, Айрис — давать тебе советы, не будучи настолько честным, насколько могу. Есть вещи, которые я не могу тебе объяснить, которые никто не может объяснить тебе прямо сейчас. Это верно для всех в Сейфхолде. Но прежде чем ты отдашь свое сердце и свою душу — эти сильные, отважные сердце и душу, — ты должна понять, что, по крайней мере, в этом Жаспар Клинтан сказал правду. Он не понимает почему, и он не понимает как, и в душе этого человека нет ничего, кроме мерзости, но среди всей ненависти и яда, которые он извергает, есть этот один тонкий фрагмент истины. Если Церковь Чариса выживет, мы изменим Церковь Ожидания Господнего более глубоко, чем она изменилась с момента Сотворения Мира. Если ты не можешь посвятить себя — свою силу, свою стойкость, свою надежду, свою страсть, все, чем ты являешься или когда-либо надеешься стать, — этой цели, тогда, как священник Божий, я не могу советовать тебе принять Церковь Чариса, потому что это приведет тебя только к разбитому сердцу и печали.
Наступила тишина, окутавшая их, доведенная до совершенства и каким-то образом ставшая абсолютной благодаря слабому звуку голосов с верхней палубы, журчанию воды о деревянные доски и ветерку, дующему в открытое окно, чтобы поиграть с концом косы Айрис. Она пристально смотрела на него, глядя в его глаза, как будто могла каким-то образом увидеть правду в их глубине. А потом она глубоко вздохнула.