Движение приблизилось, превратившись в длинную шеренгу одетых в белое людей, бредущих по тропе на снегоступах, похожих на те, что были зарыты в снег рядом с ямой Макхома. Половина из них сгибалась под тяжелыми вьюками, и их сопровождало не менее шести саней, запряженных снежными ящерами. Глаза Макхома удовлетворенно заблестели, когда он увидел эти сани и понял, что их информация, в конце концов, была точной.
Он не потрудился оглянуться в поисках других людей, скрытых в снегу вокруг него, или еще одной группы, спрятавшейся в густых зарослях вечнозеленых растений в полумиле дальше по этой ледяной тропе от его снежного насеста. Он знал, где они были, знал, что они были так же готовы и бдительны, как и он сам. Неосторожные, опрометчивые уже были мертвы; те, кто остался, добавили с трудом усвоенные уроки к навыкам охотников и звероловов, которыми они уже обладали. И, как и у самого Макхома, у его товарищей было слишком много убийств, чтобы позволить себе глупо умереть.
Ни один шахтер или охотник Гласьер-Харт не мог позволить себе дорогое огнестрельное оружие жителей равнин. Даже если бы они могли позволить себе само оружие, порох и пули стоили дорого. Если уж на то пошло, даже арбалет со стальным луком был ужасно дорогим, более двух полных месячных доходов для квалифицированного шахтера, но такой арбалет, обслуживаемый надлежащим образом, служил не одно поколение. Макхом унаследовал его от своего отца, а его отец от своего отца, и необходимые ему боеприпасы мужчина всегда мог изготовить сам. Теперь он перевернулся на спину под своей укрывающей простыней. Он снял рукавицы и уперся ногами в стальной лук, в то время как его руки в перчатках крутили брашпиль. Он не торопился, потому что спешить было некуда. Этим людям и этим снежным ящерам потребовалось бы больше четверти часа, чтобы добраться до намеченной точки, а горный воздух был кристально чистым. Лучше потратить время на то, чтобы как следует подготовить оружие, как бы неудобно это ни было, чем рискнуть высунуться наружу и предупредить своих врагов об опасности.
Он закончил натягивать тетиву, убедился, что она надежно закреплена на собачке, и отсоединил брашпиль. Затем он перевернулся на живот и насадил на тетиву стрелу с квадратным наконечником. Он установил арбалет на позицию, глядя через кольцевой прицел, наблюдая и ожидая, его сердце было холодным, как ветер, в то время как эти шагающие фигуры подходили все ближе и ближе.
На мгновение, глубоко под поверхностью его мыслей, частичка человека, которым он был всего три или четыре месяца назад, в ужасе уставилась на то, что должно было произойти здесь, на этой высокой, обледенелой горной тропе. Та крошечная частичка Валиса Макхома, у которого все еще была семья, знала, что у многих из этих мужчин тоже были семьи. Он знал, что эти семьи так же отчаянно нуждались в еде на этих санях, запряженных ящерами, как и семьи, которых он оставил ютиться вокруг костров в грубо построенных хижинах и времянках, где они укрывались, когда их деревни были сожжены у них на глазах. Он знал о голоде, болезнях и смерти, которые будут преследовать других женщин и других детей, когда завершится дело этого дня. Но ни одна его часть не прислушивалась к этому крошечному, потерянному фрагменту, потому что его ожидало дело.
Центр этой шагающей колонны людей достиг подножия единственной сосны, стоявшей одиноко и изолированно, как идеальный ориентир, и под покрытой льдом и инеем снежной маской, защищающей его лицо, улыбка Макхома была оскалом охотящегося ящера. Он подождал еще один удар сердца, а затем его рука нажала на спусковой крючок, и его арбалет выплюнул позолоченный солнечным светом осколок смерти в этот хрустальный горный воздух.
.II
Мерлин Этроуз молча сидел в своей темной комнате с закрытыми глазами, созерцая образы, которые мог видеть только он. Он действительно должен был «спать» в своем еженощном перерыве, предписанном императором Кэйлебом, но он наблюдал за группой партизан Валиса Макхома через снарки Совы более пятидневки, и далекому ИИ было приказано разбудить его, когда наступит момент.
Теперь он мрачно наблюдал, как арбалетчики с шипением посылали свои смертоносные стрелы в застигнутую совершенно врасплох колонну снабжения.
Им следовало быть более осторожными, — мрачно подумал он. — Не то чтобы у обеих сторон к настоящему времени не было большого опыта взаимных убийств.
Но этого не произошло, и теперь мужчины, пытающиеся доставить еду, необходимую их семьям для выживания, кричали, когда стрелы со стальными наконечниками вонзались в них. Дымящийся алый цвет окрасил снег, голоса выкрикивали безумные приказы и бесполезные предупреждения, люди, оказавшиеся в ловушке на тропе, пытались найти хоть какое-то укрытие, пытались организовать хоть какую-то защиту, и еще один залп болтов обрушился на них с другой стороны узкой долины. Они отчаянно пытались развернуть сани, пытаясь прорваться обратно тем же путем, которым пришли, но три стрелы врезались в самого заднего снежного ящера. Он с воем рухнул, рыча и хватаясь за свои раны, а тропа была слишком узкой. Никто не мог пройти мимо бьющегося, раненого существа, и когда они обнаружили это, еще одна часть засады — вооруженные мечами, топорами и шахтерскими кирками люди, спрятанные в вечнозеленых зарослях, где расширялось дно долины — бросились на ошеломленный и уничтожаемый конвой.