Глаза Канира горели, и он молча кивнул, затем снова повернулся к огню. Он еще несколько мгновений слышал, как Томис возится у него за спиной. Затем…
— Вы ждете у огня, ваше преосвященство. Я зайду за вами, когда придет время ужина.
Дверь за камердинером закрылась, и Канир пристально посмотрел в огонь, наблюдая за медленным, ровным пересыпанием углей, чувствуя жар и думая о путешествии, которое все еще предстояло ему. В данный момент он и его спутники находились недалеко от города Севрин, пересекая самый северный край Шайло, одной из провинций, где ни республика, ни сторонники Храма Клинтана не имели четкого контроля. Лоялисты железной хваткой захватили юго-западные районы, но северные и особенно северо-восточные районы так же прочно находились под контролем республики. Середина была пустошью, усеянной руинами того, что когда-то было городами и фермами, где ненавидящие, озлобленные люди охотились друг на друга с дикими намерениями и жестокостью, с которой не мог сравниться ни один ящер-резак. Эта конкретная часть Шайло пропустила — по крайней мере, пока — волну кровопролития, охватившую большую часть остальной провинции, но уничтожение продуктов питания (и перебои в их доставке) дали о себе знать даже здесь. Столько жителей провинции, сколько могли, особенно женщины и дети, бежали вниз по Сиддару в Старую провинцию и Новую провинцию, где армия все еще обещала безопасность и была, по крайней мере, какая-то надежда, что еда каким-то образом попадет к ним вверх по реке с побережья. Они бежали на баржах, на лодках, на каноэ и даже на плотах, прежде чем река замерзла; теперь, когда речной лед был толщиной в четыре дюйма, они везли сани, нагруженные жалкими горстями домашнего обихода, и своих молчаливых, широко раскрывших глаза детей по широкой стальной серой ленте, тащась с изможденными, истощенными от голода лицами к тому, что, как они надеялись — молились — могло быть спасением.
Канир ехал по той же обледенелой дороге, но в противоположном направлении, в самое сердце дикости, которую развязал Жаспар Клинтан. Лед уже был достаточно толстым, чтобы выдержать коней, даже с легкими санями, не говоря уже о собачьих упряжках и санях снежных ящеров. Они зашли на барже так далеко на запад, как только могли, прежде чем лед вынудил их сойти на берег и пересесть на сани, при этом тщательно разместили грузы, чтобы распределить вес, а речной лед позволил им проходить гораздо больше времени, чем они сделали бы по дороге, по крайней мере, пока их не остановил захромавший конь. К сожалению, они все еще находились почти в пятистах милях от озера Маунтин-Лейк, и предполагалось, что озеро Гласьерборн тоже замерзло. Вполне возможно, что этого и не произошло, но вокруг наверняка было достаточно льда, чтобы помешать им пересечь озеро на лодке. Это увеличило бы расстояние еще на сто сорок миль, заставив их обогнуть северную оконечность озера, а от Маунтин-Лейк до Тейриса было еще четыреста тридцать миль. Девятьсот миль — возможно, больше тысячи — прежде чем он доберется до места назначения, и только Лэнгхорн знал то, что он найдет, когда наконец доберется туда.
Он думал о том, что было на этих санях, о еде, которую он просил, умолял, в некоторых случаях даже крал. Дело было не в том, что лорд-протектор Грейгор не хотел дать ему все, что он мог попросить, просто того, что можно было дать, было так мало, особенно с таким количеством беженцев, хлынувших в столицу. Лорд-протектор также не смог предоставить ему армейский эскорт, потому что каждый солдат, оставшийся в республике, был отчаянно нужен в другом месте, например, в ущелье Силман, с его прямой угрозой границам Старой провинции. Тем не менее, Стонар также осознавал жизненно важную важность помощи народу Гласьер-Харт, который восстал против своего собственного архиепископа, человека, которого храмовая четверка назначила на место Канира, и отбил «Меч Шулера». И дело было не только в стратегическом местоположении провинции, хотя этого было бы более чем достаточно, чтобы поддержать ее граждан. Любой народ, который заплатил ту цену, которую пришлось заплатить Гласьер-Харту, вопреки не только мятежникам, но и самому великому инквизитору, заслужил поддержку, в которой он отчаянно нуждался. И поэтому Стонар дал Каниру все, что мог, а Эйва Парсан собрала еще больше добровольных взносов от чарисийского столичного квартала и беженцев, которые сами не могли быть уверены, откуда возьмется их еда на следующие пятидневки. Эйва также предоставила лекарства, бинты и всевозможные принадлежности для целителей.