Как правило, у Рейно не было особых проблем с этим изменением. Он был не более очарован потерей того, что было приятным, наполненным бризом садом, чем любой другой человек, и он признал, что фонтаны, которые когда-то окружали исчезнувшие статуи, выглядели голыми и… каким-то образом заброшенными, несмотря на их танцующее, постоянно меняющееся кружево брызг. Но он нашел обнадеживающим стоящее за этими переменами послание, готовность Матери-Церкви продемонстрировать свою суровую, непреклонную преданность как пастыря людей. Это было доказательством того, что, что бы ни случилось, Церковь Божья никогда не позволит диктовать себе изменчивые, непредсказуемые, эфемерные течения простых смертных предрассудков или преходящих увлечений дня. И если Мать-Церковь должна время от времени соглашаться с буквой Писания, чтобы сохранить его дух и сохранить себя и свое учение в неприкосновенности, тогда эти соглашения — какими бы прискорбными они ни были в тот момент — просто должны быть сделаны.
Однако этим утром даже он почувствовал дрожь, когда спешил мимо этих выжженных, потрескавшихся от жары участков тротуара. Его начальник, человек, более других ответственный за создание этих изменений на площади Мучеников, не собирался быть довольным его отчетом.
— Неприемлемо, Уиллим, — глаза Жаспара Клинтана были жесткими, почти сверкающими, когда он посмотрел через свой стол на адъютанта ордена Шулера. — Кто-то отвечает за эти акты убийства. — Его указательный палец зловеще постукивал по блокноту. — Я хочу их, кто бы это ни был. Я хочу, чтобы их схватили, допросили и наказали так, как того заслуживают их преступления!
— Ваша светлость, мы пытались, — ответил Рейно необычно смиренным тоном. — Наши лучшие следователи изучили каждую улику. Наши инквизиторы искали каждый намек на зацепку. Мы удвоили количество агентов инквизиции, внедренных в потенциально еретические группы. И мы не нашли ничего сверх того, о чем я вам уже доложил.
— Который заключается в том, что пять викариев Матери-Церкви, все верные слуги джихада и ярые сторонники инквизиции, были самым подлым образом убиты за последние семь месяцев, и что ты не ближе к раскрытию того, кто был ответственен, чем когда они впервые произошли. Это то, о чем ты мне уже докладывал, Уиллим!
— Я понимаю это, ваша светлость. — Рейно поклонился, приказав своему лицу оставаться вежливо внимательным — просто почтительным и смиренно раскаивающимся, — потому что он видел, что случалось с другими, которые проявляли страх в подобный момент. — И я, конечно, не отказался от расследования. Но я был бы небрежен в своих обязанностях адъютанта вашего ордена, если бы не сказал вам правду, настолько откровенно и полно, насколько могу. — Его глаза не показывали осознания того, сколько раз он на самом деле… довольно тщательно подбирал эту правду. — И правда в том, что тот, кто стоял за этими убийствами, должно быть, был очень хорошо организован и, я подозреваю, послан из-за пределов самого Зиона.
— О? — Клинтан откинулся назад, выражение его лица было опасным. — А как насчет твоей теории о том, что первые два убийства были просто вспышками спонтанной, иррациональной ярости — «преступления на почве страсти и возможностей», как ты, кажется, назвал их в то время.
— Это был только один из нескольких возможных сценариев, которые я набросал в своих первоначальных отчетах, ваша светлость, — почтительно напомнил ему Рейно. — И это соответствовало имеющимся у нас тогда доказательствам. На викария Сучунга и викария Винчнаи напали, когда они возвращались домой с… вечернего представления. — На самом деле они возвращались домой из борделя, и, зная викариев, о которых шла речь, Рейно был уверен, что оба в то время были основательно пьяны. — У них было всего по два охранника на каждого, и этого просто не хватило для обеспечения безопасности, когда они столкнулись с продовольственным бунтом. Во всяком случае, так это выглядело в то время.
— А теперь? — неприятно спросил Клинтан.
— И теперь, похоже, что продовольственный бунт, о котором идет речь, на самом деле не был таким спонтанным, как мы полагали. — Рейно непоколебимо встретил гневный взгляд своего начальника. — Тогда не было никаких случаев насилия в отношении викариев, которые свидетельствовали бы об обратном, но то, что произошло с тех пор, придало этому первому инциденту несколько иной оттенок. В результате я дал указание нашим следователям вернуться и тщательно допросить каждого первоначального свидетеля того, что произошло. Сейчас это завершено, и, учитывая тот факт, что каждый человек видит и помнит вещи немного по-разному, все их истории подтверждают, что бунт начался, когда две женщины и трое мужчин, которых все они могут описать, но никто из них не может идентифицировать, начали ссориться с двумя местными продавцами из-за цен на продукты. Теперь кажется очевидным, что эти пять человек намеренно спровоцировали беспорядки, чтобы скрыть нападение на викариев. И я нахожу тот факт, что ни один из свидетелей никогда не видел их раньше в своей жизни — пункт, в котором все они были последовательны, даже во время строгих допросов, — и что никто из них не был замечен при арестах после беспорядков, наводящим на размышления доказательством того, что они были посторонними. Во всяком случае, несомненно, что они были не из того района, в котором произошло нападение.