— Я все понимаю, ваше высочество, — заверил он мальчика. Затем он протянул руку. Дейвин взял ее, и архиепископ немного криво улыбнулся ему. — Почему бы тебе — и твоей сестре, конечно, — он на мгновение оглянулся на Айрис, — не прогуляться со мной, чтобы мы лучше узнали друг друга?
— Конечно, ваше преосвященство, — послушно сказал Дейвин, и все трое направились к открытым стеклянным дверям, выходящим к цветущим вишневым деревьям.
Шарлиан проводила их взглядом, а затем взглянула на другого архиепископа в комнате, стоявшего рядом с ней.
— Все прошло лучше, чем я боялась, Мейкел, — тихо сказала она, и он улыбнулся.
— Я, с другой стороны, был совершенно уверен, что все пройдет великолепно, — заверил он ее. — К тому времени, когда они отправятся со мной в Корисанду в конце месяца, он будет убит горем, увидев, как они уезжают. Запомни мои слова.
— И вы были абсолютно уверены, что именно это и должно было произойти, не так ли? Вы хотите, чтобы я в это поверила?
В ее тоне был несомненный, хотя, возможно, и неподобающий оттенок скептицизма, когда она смотрела на верховного религиозного лидера Церкви Чариса.
— Я человек великой веры, Шарлиан, — безмятежно ответил он.
— И Бог сказал вам, что это сработает, не так ли? — спросила она еще более скептически, и он покачал головой.
— О, мне никогда не приходилось советоваться с Богом по этому поводу, моя дорогая, — сказал он ей, улыбаясь еще шире, когда взял ее правую руку и положил ее на сгиб своего левого локтя. — Я бы, конечно, доверил Ему все сделать правильно, если бы мне пришлось, но, к счастью, я этого не сделал.
— Но вы только что сказали… — начала она.
— Я сказал, что я человек большой веры, — перебил он ее, — и это правда. Просто в данном случае моя вера направлена на нечто более земное — на некоего негодяя князя. — Его улыбка слегка померкла, и он покачал головой. — Моя дорогая, этот мальчик, несмотря на все, что случилось в его жизни, может растопить айсберг одной улыбкой. У сердца простого архиепископа никогда не было ни единого шанса.
III
Гремели барабаны, пели флейты и горны, и гром тысяч голосов сливался в гимне, когда длинная колонна марширующей пехоты, перемежаемая подразделениями кавалерии, двинулась по главной дороге на Треймос. Небо было глубокого, идеально лазурного цвета, покрытое тонкой, высокой россыпью облаков, и солнце изливало тепло, словно стремясь загладить вину за прошедшую зиму. В воздухе, проносящемся над городом от озер-близнецов, от которых он получил свое название, все еще чувствовалась легкая прохлада, потому что весна и лето в этих высоких северных широтах приходили поздно, и сезонные деревья только начинали одеваться в зелень. Высоко летящие виверны и птицы неслись по ветру или парили неподвижно, как собственные мысли Бога, высоко над головой, и шум сапог, стук копыт, грохот и стук колес, свист драконов протягивали толстую линию энергии, цвета и жизненной силы по всей земле.
Артин Загирск, архиепископ Тарики, стоял у своего окна, наблюдая за уходом армии Бога, и пытался почувствовать радость или, по крайней мере, уверенность, как и подобает одному из архиепископов Матери-Церкви.
Это было тяжело.
Он стоял здесь уже два часа, и бесконечная вереница людей, оружия, пушек и фургонов, казалось, не стала меньше. Он предположил, что это имело смысл — ста сорока шести тысячам человек, со всеми их тягловыми лошадьми и драконами, потребуется некоторое время, чтобы пройти через любой город. Не все они направлялись по главной дороге в Треймос, но их было достаточно. Это была главная колонна епископа воинствующего Барнебея, и люди в ней были в подавляющем большинстве уверены в своей способности справиться со всем, с чем они могли столкнуться.
Загирск тоже был таким, если не по тем же причинам, что и они.
Он глубоко вздохнул и отвернулся от окна. Отец Эври Пигейн, его старший помощник и секретарь, стоял в ожидании прямо за дверью кабинета, сложив руки в рукавах сутаны, с терпеливым выражением лица. Пигейн был с Загирском почти пять лет, вскоре после того, как началось это безумие с Чарисом, и они хорошо узнали друг друга. Верховный священник был чихиритом из ордена Пера, и он был настолько умен и эффективен, насколько можно было ожидать от этого происхождения. Его социальные навыки, к сожалению, были развиты гораздо хуже, и слишком часто у него было то, что мать Загирска всегда называла «глухим ухом», слишком часто, когда дело доходило до общения с другими людьми вместо отчетов и таблиц. Тем не менее, он не мог не быть симпатичным человеком, в своей иногда противоречивой манере, и он обладал канцелярскими навыками, которые, как знал Загирск, не были сильной стороной его самого. В отличие от большинства действующих архиепископов, он был паскуалатом и все еще не был вполне уверен, как он оказался во дворце архиепископа вместо того, чтобы преподавать в одном из колледжей целителей.