Раненый семитонный дракон завопил от боли и ярости. Он приподнялся на своих четырех задних конечностях, его передние лапы колотили всех вокруг него. Затем он повернул, направляясь на север, и в отличие от пехотинцев или простой лошади, он обладал размерами и силой Джаггернаута. Он топтал ногами как людей, так и лошадей, бешено мчась обратно по большой дороге, а за ним полевая пушка на передке дробила кости и плоть под колесами с железными ободами.
И даже когда в лесу разразилась бойня, моряки Ханта вернулись через линию гребня.
Полковнику Томпсину и полковнику Баруэйлу удалось удержать своих людей вместе, и их передние ряды опустились на колени, нацелив винтовки на гребень хребта, в то время как шеренга позади них подняла оружие над их головами. Они были потрясены, более чем тронуты паникой, но они также были дисциплинированными, хорошо обученными людьми, чьи офицеры заслужили их доверие. Они знали, на что способны их винтовки, и ждали приказа стрелять.
Но Хант предвидел это, и когда его «пехота» достигла гребня, моряки перебрались через него на животах, ничком, обнажив только головы и плечи, и рассыпались по всей ширине гребня. Густая трава скрывала те небольшие цели, которые они представляли, делая их почти невидимыми, и они открыли огонь с этой позиции, даже не вставая на колени.
Пули врезались в плотно сформированную пехоту, которая стояла полностью открытой для их атаки. Они стреляли не залпами; они стреляли поодиночке, выбирая свои собственные цели так быстро, как только могли их найти, используя доктрину, разработанную сэром Кинтом Клариком для новых винтовок с казнозарядным затвором. Доларцы едва могли даже видеть своих врагов, и они были собраны вместе не в рассредоточении отдельных стрелков, а в классическом сомкнутом строю мушкетеров, настолько плотном, что любой чарисиец, промахнувшийся мимо намеченной жертвы, почти наверняка попадет в другую. Не было никакого сравнения между целями, которые противники представляли друг другу.
Также не было никакого сравнения между скорострельностью, которую они могли поддерживать. Доларцы были хорошо обучены, они могли заряжать и стрелять из своих кремневых ружей всего за пятнадцать секунд. Но для этого им приходилось стоять прямо, а чарисийцы, которые превосходили их численностью в три раза, могли стрелять раз в пять секунд… из положения лежа.
Это была настоящая бойня. Эта огненная буря была больше, чем могли вынести самые дисциплинированные люди, которых только можно себе представить, даже те, кто знал, что сражается за Самого Бога. Кровь, крики и вонь порохового дыма окутали их, и это было больше, чем они могли вынести. Они дали один залп, а затем хаос, неразбериха и смерть прошли сквозь них железными сапогами.
Менее четверти из них прожили достаточно долго, чтобы бежать.
Катастрофа, которую, как предположил граф Хант, вероятно, назвали бы битвой при Тесмаре, длилась двадцать минут. Потребовалось менее пяти минут, чтобы отбить доларскую атаку; остальные пятнадцать минут были настоящей бойней, когда его морские пехотинцы поливали огнем колонну, оказавшуюся в ловушке на большой дороге. Его собственные потери составили менее сорока человек.
Что ж, — сурово подумал он, глядя на корчащийся, стонущий, рыдающий ковер из раненых и умирающих доларцев, — вы, ублюдки, знаете, что легкая прогулка закончена, не так ли? — Он оскалил зубы. — Теперь давайте просто посмотрим, не можем ли мы побудить вас развернуться и пойти домой, пока вы все еще более или менее целы.
.XI
На набережной было прохладно. Пасмурный день обещал дождь к полудню, и ветер был резким и сильным, когда он проносился над широкими голубыми водами. Начинался прилив, волны с белыми гребнями разбивались все выше о сваи массивных пирсов, омывая морскую дамбу с нестареющим, неподвластным времени терпением. Пирсы и причалы были забиты транспортными галеонами чарисийцев, и с того места, где Мерлин Этроуз стоял на причале, он наблюдал за длинными вереницами имперских чарисийских солдат, спускавшихся по десяткам сходней под тяжестью увесистых рюкзаков и винтовок на ремнях.