Это продолжалось недолго, что было единственным милосердием. Никто больше не брал пленных — ни в Гласьер-Харт, ни на его границе с Хилдермоссом. Надлежащий уход даже за собственными ранеными был достаточно близок к невозможному в жестоких, вынужденных обстоятельствах; ни у кого не было ресурсов, чтобы тратить их на раненых врагов… даже если бы кто-то был готов пощадить жизнь врага. Но, по крайней мере, отряд Макхома зашел не так далеко, как некоторые партизаны, преследующие друг друга в кошмаре, который когда-то был республикой Сиддармарк. Они никого не пощадили, но смерть, которую они принесли, была чистой и быстрой, без пыток и увечий, которые стали нормой для слишком многих по обе стороны ожесточенной ненависти, разорвавшей республику на части.
Только трое из нападавших были ранены, только один из них серьезно, и остальные раздели мертвых с быстрой, бездушной эффективностью. Раненому снежному ящеру перерезали горло, и полдюжины налетчиков впряглись в его тяжелые сани. Другие взваливали на плечи рюкзаки, снятые с мертвецов, чьи обнаженные трупы усеивали снег, а затем уходили, с трудом спускаясь по тропе к тому месту, где они могли пробраться к своей собственной хорошо охраняемой горной крепости.
Тела позади них уже начали замерзать на сильном морозе.
Наблюдая за спешащими прочь нападавшими, Мерлин почувствовал себя нечистым, осознав, что не испытывает того ужаса, который должны были вызвать в нем эти замерзающие тела. Он испытывал горькое, беспомощное сожаление, думая о женщинах и детях, которые никогда больше не увидят отцов, сыновей или братьев и которые быстро или медленно умрут от недоедания и ледяного холода зимних гор. И он почувствовал пылающий гнев на человека, который был действительно ответственен за то, что произошло не только здесь, в этой единственной горной долине, но и во всей республике за месяцы, прошедшие с тех пор, как «Меч Шулера» Жаспара Клинтана был приставлен к горлу Сиддармарка. И все же, глядя сквозь снарки на трупы, застывшие на снегу, он не мог забыть, как ни старался, что это были трупы приверженцев Храма. Тела людей, которые пожали жестокую жатву своего собственного посева.
И глубоко внутри ярости, которую он испытывал к религиозным фанатикам, которые позволили использовать себя в качестве оружия Клинтана — которые сжигали запасы продовольствия и целые деревни, убивали семьи из-за простого подозрения, что они могут питать симпатии к реформистам, — была его ярость на самого себя. Кэйлеб и Шарлиан, возможно, сожалеют о слишком многом из того, что им пришлось сделать, чтобы противостоять тирании храмовой четверки, но не они были теми, кто вызвал катаклизм религиозной войны в планетарном масштабе. Нет, это было делом рук Мерлина Этроуза, который даже не был человеком. Который был кибернетическим воплощением воспоминаний молодой женщины, умершей почти тысячу лет назад. Псевдочеловек, в жилах которого нет ни капли настоящей крови, невосприимчивый к голоду и холоду, унесшим так много жизней в горах Сиддармарка этой ужасной зимой.
И хуже всего то, что это было сделано кем-то, кто точно знал, какой уродливой, какой ужасной может быть религиозная война — самая ужасная, всепоглощающая война. Глядя на эти тела, Мерлин понял, что никогда не сможет притвориться, будто не знал, что именно к этому должна привести любая религиозная война. Что ненавидящие, нетерпимые люди найдут в религии и имени Божьем оправдание для совершения самых жестоких, варварских поступков, какие только могут вообразить, и поздравят себя со своей святостью, даже когда они поступали так на самом деле. И что, когда это произойдет, такие люди, как Валис Макхом, который вернулся домой из горной охотничьей экспедиции и обнаружил, что его деревня сожжена дотла последователями Клинтана, а вся его семья мертва, сделают ответную ненависть такой же жестокой, такой же беспощадной и назовут свою месть справедливостью. И, пожалуй, самым адским из всего этого было то, что невозможно было винить Макхома за то, что он отреагировал именно так. Чего еще мог ожидать любой здравомыслящий человек от горца, который нашел свою мать зарубленной насмерть? Который похоронил своих троих детей, старшему из которых было меньше шести лет, и держал на руках изнасилованное и изуродованное тело своей жены, рыдая над обломками сердца, которое никогда не заживет? Действительно, это было чудо, что он и его последователи дали своим врагам чистую смерть, чего не сделали бы слишком многие другие реформисты. Они дали бы этим врагам именно то, что их враги дали им, и если бы по пути они поймали какого-нибудь невинного, который просто пытался выжить в хаосе, жестокости и отчаянии, так оно и было.