Пришел в очередной раз на бровях, дополз до полки и сел в изнеможении. А тут и Капа. И вертится у него перед лицом:
— Что, Ванька, небось за свое сало так в лоб бы мне и дал? Дай, дай, а я тебя в милицию сдам!
Дед слушал-слушал, молчал, а потом размахнулся коротко да и впечатал рабочей рукой ей промеж глаз. Ну, то есть повыше, в лоб. Капа закричала страшно и побежала вызывать милицию. Мол, сосед пьяный в жопень, передвигаться не может, дерется. Милиция приехала тут же — они привычные были, частенько приезжали, правда, до этого она по лбу не получала. Приезжают — а деда-то и нет. Пьяный-то он пьяный, однако ботинки в руки — и вон из квартиры. И через чердак — на вторую лестницу (у нас лестницы в подъезде были как ДНК, спиралью). Сидит, слушает, как менты с соседкой разговаривают. А у той беда: что в лоб ей дали — не видно, а соседа недвижимого и след простыл.
Бои в коммунальной квартире могли случаться и из-за мелочей. Главное в этом деле было не допустить психотравмирующей ситуации, чтоб соседи не возбудились. Но не всегда же можно удержать себя в рамках!
Кухня была главным плацдармом боевых действий, поэтому все ели в комнатах. Чтобы пищеварение не нарушать. Сразу слева от входа в квартиру была дверь на кухню. Потом коридор — метров десять. А в конце коридора три двери. В торце — в комнату соседки, слева — дверь в туалет, справа — дверь в наши комнаты. То есть приготовил, поел, убрал — сто раз по коридору — и километр твой. Не растолстеешь. Но ходить лень.
Вынося оставшееся от ужина на кухню, тетушка моя на разделочную доску с хлебом поставила еще и банку с кабачковой икрой и положила вилки. В другой руке у нее был чайник, а под мышкой — кастрюля, прижатая к крутому бедру. На ручку двери, следовательно, пришлось нажать локтем. Ну, открыть дверь она, конечно, открыла, но не оставлять же ее распахнутой в свете добрососедских отношений. И, выйдя в коридор, стала она дверь таким же макаром закрывать. И так увлеклась процессом, что не заметила, как банка с кабачковой икрой ползет… ползет… к краю доски. И доползла. Так это она удачно доползла, что упала стоймя. И не разбилась. Правда, вся икра оказалась на соседской двери.
И вот представьте, народ высовывается из комнаты на Ольгин хохот со всхлипами. Мы-то не видим банку, мы видим только дорогую сестру, которая демонически хохочет перед измазанной не пойми чем соседской дверью. А соседка, между тем, дома была. Поэтому пришлось убирать содеянное очень оперативно. Хорошо еще, она в коридор не выглянула…
Глава вторая
ШРМ
Однажды маменька моя надумала вдруг в институт поступать. В тот же, где муж учился, в ЛЭТИ. Тем более, учился он хорошо, поэтому всегда был готов помочь в подготовке.
Людмила Ивановна поступала в ЛЭТИ трижды. И, кстати, все три раза успешно. В результате, проучившись в этом славном заведении в общей сложности шесть лет, она его так и не закончила.
Так вот, в первый раз, когда она туда поступала, на экзамене по физике преподаватель засек, что нежная девушка внимательно смотрит в парту, что-то там изучает, а потом накидывается на экзаменационный лист с новыми силами.
Обидевшись на нее, преподаватель веселым козликом подскакал к парте и с торжествующим криком выудил из парты… Ну конечно, там был справочник.
Исполненный праведного гнева, преподаватель побежал к своему столу, чтобы порвать экзаменационный лист. Но перед актом уничтожения взгляд его упал на строчку «учебное заведение, которое заканчивал абитуриент». Там стояли гордые буквы — ШРМ. Он заинтересовался — что же это за зверь такой. Мама, уже копившая слезу, ответила, что это школа рабочей молодежи.
— И вы умеете пользоваться справочником?! — восхищенно вскричал преподаватель и дал-таки дописать работу.
Справочник, надо отметить, отобрал. Но она поступила.
Проучилась, правда, недолго — пора пришла и мне появиться на свет. Врачи были совершенно против — не, действительно, зрение у маменьки настолько не ахти, что существовала вероятность ослепнуть. Но маменька моя была в те годы молода и беспечна. Как только ей стали намекать на опасность, она тут же снялась с места, как перелетная птица, и уехала в деревню. А к злым тетям-докторам явилась, когда было уже поздно что-либо менять и можно было делать только одно — принимать роды.
Родилась я 8 июля в клинике Отта, на Васильевском острове. Выдавая меня взволнованным родителям (конечно, взволнованным — с папой у нас было первое знакомство, а мама была босая, потому что туфли молодой отец привезти ей забыл), акушерка развернула пеленку и скучным голосом произнесла: