– А лечение потребуется? – спросил Дронго.
– Да, – резко ответил Лев Давидович, – только не говорите, что мы поступили с ним жестоко. Он сам решил ввязаться в эти игры. Конечно, Суровцев и Погосов перебрали с этим лекарством. Не скрою, в том числе и по моему личному указанию. Теперь у него несколько заторможенная речь. Страдает головными болями, галлюцинациями, депрессией. Но зато живой и здоровый. И еще имеет пятьдесят тысяч долларов.
– Вы бы согласились пойти на такой эксперимент за пятьдесят тысяч?
– Я никого в жизни не шантажировал, – прошипел Деменштейн, – и пусть бога благодарит, что я человек достаточно разумный. Иначе его труп никогда бы не нашли.
– Хорошее слово «разумный». Мне оно в данном случае нравится.
– Ну вот видите, как чудно. Значит, мы можем договариваться.
– Суровцев с Погосовым возглавляют вашу службу безопасности. Понятно, что это их люди проверяли квартиры, дачу и захватывали Вострякова. А какое отношение имеет к этим событиям ваш помощник Валерий Арсаев?
– Он тоже был в курсе всех событий. Валера юрист по профессии и работает у меня уже восемь лет. Очень толковый специалист. Он как раз и наводил справки о Неверове среди его коллег. Кстати, они характеризовали Петра Алексеевича как человека исключительно трудолюбивого, умного, напористого и компетентного. Но самое примечательное, что ни один не сказал слово «порядочный». Вот как бывает в жизни.
– Если бы он был порядочным человеком, вы бы сейчас сидели вместе с Ходорковским где-нибудь в Сибири, – заметил Дронго.
– Да, правильно. Но если бы против меня возбудили уголовное дело, я бы знал, как себя вести. Там правила игры понятны. Нужно договариваться с высшими чиновниками. Сдаешь все, что они хотят взять, выполняешь полностью их условия, переводишь акции на тех людей, которых тебе укажут. И живешь спокойно. Дело закрывают, ты можешь оставаться на свободе. Любое уголовное дело против такого человека, как я, обязательно сразу перерастает в политический процесс, который должен быть невыгоден ни государству, ни мне самому. По большому счету, судебное дело против Ходорковского было невыгодно обеим сторонам. Государству и ему самому. Ему несколько раз давали возможность все бросить и уехать. Но там принцип пошел на принцип. Он решил идти до конца, а государство предпочло показать свой характер…
– Насколько я слышал, там шла речь о конкретных высших чиновниках.
– Я тоже об этом слышал. Разумеется, никому не нравится, когда в стране возникает новый центр власти. Говорили, что это была и личная обида. Не знаю. Возможно, и так. Но я бы не стал подобным узником. Я человек понимающий, лучше отдать половину, чем потерять все.
– Ваши деловые принципы мне понятны. Значит, вы считаете, что, кроме вас, только эти четверо могли быть в курсе происходивших событий?
– Да, только они. Я много об этом думал. Но только они четверо. Мне нужен человек, который сумеет проверить их надежность и убедить меня, что Неверов исчез без их помощи. Ну а если вы найдете документы, то мне больше ничего и не нужно. Хотя в качестве премиального бонуса все-таки хотелось бы знать, кто именно меня сдал.
– А кого вы подозреваете?
– Никого. Если бы подозревал, то давно бы уволил. Я бы не стал ждать, пока меня сдадут во второй раз. Но у меня нет даже намека на подозрение. Меньше других я знаю Погосова, лучше всех, конечно, Регину. Она несколько раз ездила со мной в зарубежные поездки.
– Ясно. Тогда начнем прямо с нее. Мне понадобится ваше участие. Чтобы вы предупредили всех четверых о моем участии в этом деле. Мне нужны их толковые и откровенные ответы.
– Само собой. Вот моя визитная карточка. На ней от руки написан и мой прямой телефон, – он протянул визитку.
– Мне нужны номера телефонов всех упомянутых вами лиц.
– Хорошо. – Деменштейн достал ручку и быстро написал на визитке еще три номера: Суровцева, Погосова и Арсаева. Четвертый номер, личного телефона Регины, он не стал писать.
– Если вам нужна будет Регина, вы всегда можете позвонить мне по прямому или в приемную. Она всегда на месте или рядом со мной, – пояснил Лев Давидович.