— Ты и сам всё сделаешь в лучшем виде. Помни только о главном: у кого есть друзья, родные в Ленинграде? К кому могли бы приехать или приезжали в эти дни? И осторожно расспроси о том, кто бывает у егеря, у лесника. Но осторожно! Понял? — Корнилов на секунду задумался. — Поговори с ними о том, о сём. Не ждали ли кого. Ружьишко увидишь на стене — спроси, зарегистрировано ли. Нет ли ещё оружия. Будь с людьми попроще, не выспрашивай, а разговоры говори… И не торопись, а то потом больше времени потеряем. Вон одна только Надежда Григорьевна сколько полезных вещей нам с тобой наговорила!
Участковый согласно кивал головой. Этот немолодой, хмуроватый подполковник всё больше и больше нравился ему, и лейтенанту было жалко, что Корнилов уезжает в Лугу, а не пойдёт вместе с ним по другим деревенским избам.
— Машина, Василий Васильевич, за тобой часика через три вернётся.
Всю дорогу от Владычкина до Луги Корнилову казалось, что машина еле двигается, и он уговаривал Углева поднажать.
— Да вы что, Игорь Васильевич, не чувствуете, что юзом то и дело прём? Хотите быстро ездить — хлопочите у Набережных шипованную резину. (Майор Набережных был начальником хозяйственного управления.) Нормально никто ездить не хочет, — ворчал Углев. — Всегда горит, всегда пожар. А ты хоть пропади! — Углев вдруг обернулся к Корнилову и сказал: — А я, товарищ начальник, должен теперь себя беречь. Женюсь первого марта.
— Поздравляю, — улыбнулся Корнилов. — Женишься, придётся тебя на продуктовую машину переводить.
— Ну уж, — обиженно протянул шофер. — Рано ещё Сашу Углева в обоз списывать! — И дал такого газу, что Корнилов вцепился в поручень и сказал:
— Хороший ты водитель, Саша, да с норовом. И поворчать любишь…
Белозеров, увидев подполковника входящим в кабинет, вскочил, глядя на него во все глаза, и изумлённо сдвинул брови.
— Вопросы потом, — сказал Корнилов, на ходу сбрасывая пальто и шапку. — Пошли машину во Владычкино за участковым. И срочно поручи кому-нибудь выяснить, есть ли у вас в Луге вертолёты или «кукурузники», приспособленные к аэрофотосъёмке.
— К аэрофотосъёмке? — ещё больше удивляясь, переспросил Белозеров.
— Давай, давай! И если есть, пусть попросят разрешения подняться и сфотографировать район Владычкина. А меня срочно соедините с Гатчиной, Финогеновым. А потом с Ленинградом. С нашим управлением.
Сначала дали Гатчину. Когда Корнилов, переговорив с начальником уголовного розыска Гатчинского райотдела Финогеновым, положил телефонную трубку и с наслаждением закурил, вернулся капитан, выходивший распорядиться насчёт машины для участкового и вертолёта.
— Товарищ подполковник, машину за участковым послал, про авиацию сейчас доложат. Заму поручил связаться… — Потом он сел напротив Корнилова и уставился на него. Всем своим видом он давал понять, что ему не терпится узнать, почему Корнилов так скоро вернулся из Владычкина и зачем ему понадобилась вдруг авиация. Но подполковник не торопился с новостями и только спросил:
— Из управления не звонили?
— Бугаев звонил. Просил сказать, что один автобусный билет — свежий, за тринадцатое января. С десятого маршрута. Они пытаются установить, не пропал ли где-нибудь в районе следования «десятки» человек… — Белозеров неодобрительно хмыкнул. — Ищут иголку в стоге сена!..
— Что ж, по-твоему, сложа руки сидеть? — недовольно произнёс Корнилов. — Может, ты новостями порадуешь?
Белозеров поскучнел:
— Ничего нового, товарищ подполковник. Санпан твердит одно и то же. Пистолет, говорит, продал кузнецу из Пехенца.
— Не густо, — вздохнул Корнилов. — А про винтовку он ничего не говорил?
Белозеров встрепенулся:
— Про винтовку? Нет, ничего. А что, нашли?
— Ничего не нашли, — махнул рукой Корнилов. — Просто одна старуха рассказывала, что много лет назад у старого лесника винтовку с оптическим прицелом видела.
— Участковый там про эти винтовки всё вызнает, — успокаиваясь, сказал начальник уголовного розыска. — А вы чего же так рано вернулись, Игорь Васильевич? Случилось чего?
Корнилов хотел ответить, но в это время как сумасшедший зазвонил телефон — дали управление.
— Соедините меня с Васильчиковым из НТО, — попросил Корнилов у телефонистки.
Васильчиков отозвался сразу же. Телефон почему-то всегда искажал до неузнаваемости голос эксперта, и трудно было отделаться от чувства, что с тобой разговаривает женщина с грудным контральто. В управлении смеялись над Васильчиковым: «Телефон обнажает твою истинную суть». А на самом деле голос у Васильчикова был низкий, с басовыми нотками, и в самом эксперте, крупном, чуточку неуклюжем, не было ничего женственного.