Мечта болградского лицеиста сбылась: вскоре черчеташское «войско» отправилось в свой первый поход. Одолели за день целых сорок километров! На ночёвку остановились на окраине уездного городка Измаила, у стен крепости, некогда турецкой. О том, что в позапрошлом столетии её штурмом взяла сорокатысячная армия легендарного генералиссимуса России Александра Васильевича Суворова, никто из черчеташей и представления не имел.
Юрий же кое-что слышал, но помалкивал. Упоминание России вообще запрещалось. О том, что за этим власти следили строго, свидетельствовали переполненные тюрьмы, аресты, судебные процессы. Знавшие об этом предпочитали молчать.
К Измаильской крепости начали стекаться и группы черчеташей, прибывшие по Дунаю из румынской метрополии. К удивлению болградских лицеистов, они приветствовали друг друга жестом руки, похожим на нацистское «хайль», и звонко чеканили: «Здравья!» («Sănătate!» – рум.).
В торжественной обстановке зажгли костёр. Руководитель черчеташей из метрополии произнёс краткую речь и также приветствовал присутствовавших жестом, повторявшим нацистское приветствие. Зазвучала песня: «На нашем стяге начертано объединение» («Pe al nostru steag e scris unire!» – рум.). И вслед припев нацистского толка: «По приказу командира мы города снесём, фонари трупами неверных украсим…», который прерывался общим рифмованным выкриком: «Запомните три слова: «Гвардия идёт вперёд!» («Tineti minte trei cuvinte: «Garda merge inainte!» – рум.).
Слова песни, подобие нацистских приветствий сбили с толку болградских лицеистов и прежде всего старшего группы Юрия. Мелькнула тревожная мысль: «С кем оказался в когорте?» Понял, о какой «гвардии» идёт речь. Конечно же, о нацистской «Железной гвардии»! Делая вид, что поёт вместе со всеми, Юрий с трудом сдерживал негодование. Вдобавок пришлось участвовать в танце «Hora Unirei!»[4]. Песне, возмутившей его, казалось, не будет конца. К тому времени, когда объявили перерыв на ужин, настроение у Юрия было вконец испорчено, он нервничал, не находил себе места…
Зашуршала бумага кульков, извлечённых из ранцев. «Молодые энтузиасты патриотического движения» – мало кто из них вразумительно понимал во славу кого и чего – принялись за еду. Во время пиршества откуда-то появилась рыженькая кошечка. Заблудилась либо почувствовала запах еды. Настороженно присела поодаль. Резвые парни из метрополии поймали беззащитное животное и натёрли ему под хвостом красным турецким перчиком, острым, обжигающим. Кошка запрыгала, заметалась, пытаясь вылизать обожжённое место, корчилась уже от ожога язычка…
Страшное зрелище окончательно вывело Юрия из равновесия. Сжимались кулаки, да и весь он напрягся, как натянутая струна. А живодёры в это время покатывались со смеху. И Юрий не выдержал. Выхватив из брезентового чехла саперную лопатку, сорвался с места и уже готов был ринуться на хулиганов, но друзья удержали его, с трудом урезонили, уберегли от неизбежного скандала с непредсказуемыми последствиями. Случались у лицеиста Котельникова и прежде такие вспышки гнева. Словно неведомая сила овладевала им и влекла напролом. Остановить его в такой момент удавалось непросто. Даже друзьям, не говоря о посторонних. Нечасто, но подобное случалось.
В тот вечер, чувствуя, что ему не уснуть, Юрий вызвался дежурить по лагерю до полуночи. Однако сменщика не разбудил. Несмотря на усталость от похода, продолжал дежурить, хотя это и не входило в обязанности старшего группы. Не давали покоя продолжавшие витать в воздухе слова фашистских песен, нацистские приветствия, жалкая мордочка кошки, изуродованной живодёрами, их омерзительный хохот.
Всю ночь он не переставал корить себя за неразумное вступление в бойскаутскую когорту, совершенно чуждую его натуре. Увлечение, граничившее с преступлением перед собственной совестью.
Наступившее прозрение требовало неизбежного наказания, считал Юрий, и зримо представлял его себе: резким движением черчеташского ножа он вскрывает себе грудь, извлекает сердце и наотмашь бьёт по нему… Но и этого казалось ему мало. И он продолжал искать и искать реальное наказание себе за свою опрометчивость, непростительную наивность.
Никак не мог понять, как он принял столь необдуманное решение стать фактически фашистом. И чем больше он думал об этом, тем всё больше начинал ненавидеть себя. Не находил себе ни малейшего оправдания. Что бы он ни делал, ни задумывал, они преследовали постоянно. Проникали в плоть и кровь. Причём настолько прочно, что если разрыв с когортой вначале виделся ему простым выходом из неё, то теперь он настойчиво требовал от самого себя поступка, который красноречиво подтверждал бы, что он не остался в долгу. Как некое средство, расплата способная облегчить переживания.
4
«Танец объединения» с песней, слова которой подразумевают присоединение к Румынии регионов: Трансильвании с венгерским населением; Добруджии с болгарским; Бессарабию с русскими, молдаванами, украинцами, болгарами, гагаузами, евреями, липованами, греками и другими нацменьшинствами, проживавшими на землях, недавно принадлежавших России.