– Арестовать его! – закричал помощник исправника, пытаясь схватить говорившего. Тот ловко увернулся и изо всех сил хватил его плеткой. Зимняя одежда спасла Заволоцкого от основательного повреждения; тем не менее, удар был настолько ощутителен, что заставил помощника исправника отпрянуть. Хаскин скрылся за калиткой.
Слух о начавшемся погроме быстро распространялся по окрестным селениям. Со всех сторон спешили в местечко люди, кто поглядеть, кто с надеждой: авось чего-нибудь перепадет. В радиусе 10–15 верст все пришло в беспокойство и движение. Во второй половине дня уже тесно стало на площади. Подстрекатели увлекли многих в улицы и переулки. Там начался грабеж еврейских домов. Оттуда неслись отчаянные вопли, в воздухе носились тучи из пуха разорванных перин, как будто начался снегопад с безоблачного неба.
Русские жители наспех вывозили пожитки и детей, в окнах появлялись иконы. Этим как бы говорилось, что здесь живут христиане. Таким же образом пытались оградиться и еврейские дома.
Местечко Хотимск становилось все более жутким, страшным местом.
Солнце уже стояло у горизонта, скоро темнота скроет разгул толпы, окончательно развяжет руки черносотенцам, возникнут пожары и кто знает – может быть, к утру местечко превратится в пепелище?
Население местечка поняло грозившую опасность и начало вступать в борьбу с грабителями, но было уже слишком поздно! Нужны были роты солдат, чтобы силой унять разбушевавшуюся стихию!
Из своего дома на площади наблюдал всю картину погрома студент медицинского факультета Московского университета Семен Семенович Могилевцев. Он приехал на зимние каникулы. Отец его – богатый купец, всем известный жертвователь на благолепие местного сбора, получил недавно награду по высочайшему указу.
Уже несколько раз пытался студент выйти на площадь, хотел вмешаться, убедить толпу прекратить погром, но отец и мать преграждали ему путь.
– Не пущу! – кричала мать, расставив руки.
– Сеня, убьют тебя, сами же полицейские убьют, все равно ничем ты не поможешь! – убеждал отец.
Сын отступил. Он поднялся в мезонин и с тоской смотрел в окно. Площадь была видна как на ладони. За нею во все стороны растекались узкие улицы, закоулки. Там жила беднота: мелкие торговцы, кустари, ремесленники. Их жилища имели убогий, жалкий вид, и, если бы не снежное покрывало, зрелище было бы еще более безотрадным. А вдали за рекой возвышалось поместье князя Оболенского!
Этот контраст возбудил в нем глубокое чувство протеста. При виде насилия и грабежа, спровоцированного темными силами, он понял всю трагедию совершающегося. Руки сами схватились за ручку двери мезонина, рванули: дверь подалась, но, намерзшая, открылась чуть-чуть. Вместе со струей холода до слуха донеслись вопли избиваемых. Не помня себя, он рванул дверь и выскочил на балкон.
– Сограждане! – раздался сверху звонкий голос. В морозном воздухе он донесся до каждого, кто был на площади. Все невольно подняли глаза.
Выйди тот же студент на площадь и заговори – его услышала бы какая-нибудь сотня людей, а увидело и того менее. Но он был наверху! Его видели и слышали все! Говорил студент в синей куртке, ученый человек!
– Вас обманули полицейские и черносотенцы, – неслись слова правды по всей площади. – Зачем вы убиваете бедняков, разоряете их жилища? Смотрите туда! – широким жестом руки указал Могилевцев на хоромы князя Оболенского. С площади большинству они были видны, и всем была видна труба винокуренного завода. Тысячи людей увидели усадьбу помещика.
Уже этого одного было достаточно, чтобы перевернуть их сознание, показать им всю несправедливость совершаемого поступка.
– Вот где живут ваши извечные враги и угнетатели! Там богатства, накопленные потом и кровью крестьянства!
Слова жгли, хватали за сердце, отрезвляли сознание, как ушат холодной воды.
Все затихло. С немым изумлением, затаив дыхание, неотрывно глядели люди на оратора. И когда, весь подавшись в направлении имения, вскинув обе руки, он страстно крикнул: «Идите туда, там все ваше», – ни у кого не осталось и тени сомнения в правоте прозвучавшего призыва.
– Стреляйте в него, – отчаянно завопил урядник, хватаясь за револьвер. Стоявший рядом здоровенный бородач с придыхом «гах» сокрушающе ударил его по затылку.
Оглушительный рев потряс площадь, раскатился далеко во все стороны вокруг нее. Казалось, сверхъестественная сила шарахнула тысячи людей в сторону княжеского поместья.