И народ, главное, рассосался, потому что понятно же, что не просто так сидят.
Ну, они и уделали его. Руку отсушили, срослась потом криво. Но хуже всего, что жену, Елену Петровну, загрызли насмерть — как того таджика, только с резонансом. Упала она некстати, так они сразу за горло… Ну, рефлекс, животные, какой спрос…
Пока обложенный гиенами Подсосенков кричал криком, а десятки москвичей хором, как дети на елке, скандировали «По-зор! По-зор!», — гиены всю Елену Петровну и порвали. Хорошо хоть, городские службы потом сработали четко, получаса не пролежала Елена Петровна: тело убрали, пятно темное раствором замыли, лавандой воздух опрыскали — и снова лучший город Земли.
А Подсосенков этот возжелал потом справедливости с ужасной силой, как не местный. Отказался забирать заявление из полиции! Уж ему и так, и сяк, и русским языком объяснили: некстати это и совершенно бесперспективно! А он ни в какую — плачет и стоит на своем. Другой, говорит, жизни у меня теперь нет.
Ну, на нет и суда нет — завели дело на самого Подсосенкова, за жестокое обращение с животными. А зачем он пинал их, зачем в глаза смотрел? Нет, ну правда же.
Они же нервничают, они же страдания испытывают, сколько можно объяснять?
Тут от себя скажу. Просто поразительно, до чего некоторые люди не понимают простых вещей. И сколько в них при этом злобы! Это же как надо Родину не любить, чтобы портить ей по любому поводу имидж и статистику? Правозащитники эти опять-таки, так называемые… Скандалят, Страсбург на помощь зовут… А что Страсбург, когда сам же провоцировал Подсосенков этот!
У нас в городе просто так людей не едят!
Выписали ему потом в суде на Китай-городе для острастки штраф в сто тысяч юаней и отпустили с богом. Судья Уварова, произнося решение, не сдержала гражданских чувств, расхохоталась отрывисто посреди текста…
Подсосенков окаменел и штраф платить отказался, на принцип пошел, — ему тогда квартиру описали, в обеспечение решения. А что делать: закон есть закон!
И повадился тогда этот вредный вдовец, уже бомжом, ходить по Малой Бронной — по самым дорогим нам местам, где настоящие люди отдыхают, а не которые из Орехова-Борисова, да и то в прошлом.
Мимо Матвея с Гордеем ходил, мимо лысоватого со значком. Рукой уцелевшей фотографию жены в лицо людям совал, ужасы рассказывал, аппетит портил. Его сначала добром просили, а потом, конечно, в шею, чтобы не мешал культурно отдыхать.
Так он вернулся назавтра пьяный и сразу зашел с оскорблений. Вы, говорит, с ума тут посходили, гиены вы, а не люди… Слетел с катушек мужик, короче — Антихриста поминать начал, потом до скреп дошел, до солнцеликого добрался. Тут, конечно, взялись за него по-настоящему, свинтили и в психушку повезли, к шаману на свидание.
Там и теряется покамест след Подсосенкова этого, который на Тарантино в субботу пойти хотел…
2
Буро-пятнистые, физкультурно накачанные особи с мощными челюстями ходили по городу уже месяц. Статистику происшествий они увеличивали не слишком, и Москва жила своей жизнью на зависть другим городам мира. Нежданное африканское соседство не мешало ни выставке экспрессионистов в Пушкинском, ни сезону лисичек в кафе Virgine на Покровке. Каршеринг работал исправно, и в метро все время появлялись новые зарядки для гаджетов… Хорошела Москва, с каждым днем хорошела! Порой казалось: уже некуда, ан нет — зубы стиснет и еще похорошеет.
Иногда только какая-нибудь тварь заходила в летнее кафе и испражнялась там с диким запахом, а полдюжины других тварей садились в это время у столиков и внимательно смотрели в глаза посетителям.
Посетители, надо сказать, уже не требовали позвать менеджера, а молча уходили — то ли в Пушкинский музей на экспрессионистов, то ли просто занять свое место у параши. Уходя, они старались не глядеть и друг другу в глаза тоже…
Умение вовремя отвести глаза вдруг оказалось очень востребованным. То же и с обонянием — внезапно пригодилось то, которое похуже. Осмыслив серию нападений на официанток, в ресторане «Март» на Петровке перестали брызгать дезодорантом после ухода гиен.
Менеджер сказал: они, наверное, думают, что нам не нравится их запах…
— А нам нравится? — вспыхнув, спросила юная Анечка Заболотная. Она была горда, причем горда до такой степени, что близкие уже боялись, что это не пройдет и с возрастом.