— Берите джамбаш, — предложил Саадат гостю. Но тот вытер руки концом скатерти и встал. — Куда вы? — спросил угодливо Саадат.
— У вас юрта жаркий, — ответил гость, все так же коверкая русские слова и, направляясь к выходу, добавил: — Мясо вам крошить надо… я на ветерочке выйду…
Когда гость вышел, Саадат упрекнул Курмана:
— Кажется, ты обидел его.
— А он хорошо ведет себя? Как может смотреть глаз барашка, который два часа варился в котле?
— Хватит, — сказал с сердцем Саадат. — Слишком уж ты загордился, что бедняк, и ведешь себя с ним, как с ровней!
— Все же, агай, это забавный человек, — вставил подросток. — Делает вид, будто никогда овечьей головы не видел, и спрашивает, «что это такой», а потом съедает всю голову. Вот здорово!
Слова мальчика рассмешили всех.
— Ничего не поделаешь, приходится кланяться. Он близок к высокому начальству, — сказал Саадат, когда все перестали смеяться.
— Таких дураков легче поймать в капкан. Ты не огорчайся, Саадат. Иди позови своего гостя. Мы кончим крошить мясо, пока он войдет в юрту, — проговорил Курман.
Гость стоял неподалеку от юрты, набросив на плечи плащ. Он то хмурил брови, то смотрел на небо, будто думал о чем-то важном.
— Идемте, нас ждет бешбармак, — пригласил Саадат гостя, который, подбоченясь, начал было ходить взад и вперед.
Если бы вместо Саадата подошла молоденькая невестка хозяйки, приезжий спросил бы глубокомысленно: «А что такое бешбармак?», но это был Саадат, и гость стал восторгаться киргизской природой, горами и долинами, словно приехал из чужих стран. Исчерпав свой запас коверканных русских и киргизских слов, он как бы нехотя вошел в юрту вместе с Саадатом.
Тот, кого Саадат назвал важным гостем, был когда-то капризным, упрямым и хитрым мальчишкой, мог что попало бросить в котел, где варилась пища, ударить или обругать любого человека, каким бы почтенным старцем он ни был. И теперь, когда стал взрослым, он жил, как говорится, между рубашкой и телом. Он был не из тех, кто занят службой, и не из тех простых людей города или деревни, которые строят дома или пасут скот. Это был один из немногих «деятелей», которые хорошо знакомы с некоторыми ответственными работниками волостного масштаба, крутятся возле них и, мелькая всюду, как хвостатые звезды, умеют устраивать свои дела. Сегодня «важного работника» можно было видеть в «Заготсырье», завтра этот деятель подвизался в «Заготзерне». У одного знакомого он брал сапоги, у другого — плащ, мог унести вещь, даже не спросив хозяина. Таким же путем он приобрел хорошего коня. Приезжая в дальние аилы, выдавал себя за уполномоченного, старался держаться как большой начальник, говорил свысока и нередко пугал таких джарымболушей, как Саадат. Простой народ говорил о нем:
— Он даже джарымболуша держит в страхе. Дехканина может, наверное, стереть с лица земли. Надо остерегаться его!
Хорошо понимая, что некоторые побаиваются его, «ответственный работник» иной раз не прочь был припугнуть кого-нибудь. Он был не лишен хитрости, хотя казался на первый взгляд придурковатым. Была у него еще одна особенность: три дня не будет есть, а сохранит свою осанку и важный вид. Звали его Сейдалы Калпакбаев. На днях он устроился агентом волостной конторы «Лектехсырья» и сейчас держался с особенным высокомерием.
Вернувшись в юрту, Калпакбаев посмотрел на жирный бешбармак, залитый бульоном, с тем же «недоумением», что и на голову барана, и сказал:
— Что такой? У вас большой барашка?
Аппетит важного гостя разыгрался как никогда, он взял тремя пальцами щепотку мелко раскрошенного мяса и как бы нехотя положил себе в рот. Сколько бы Саадат ни уговаривал Калпакбаева брать мяса побольше, тот продолжал делать вид, что не слишком уж охоч до бешбармака:
— О-о, вы совсем по-другому кушаете мясо! Какой большой барашка!
Курману вначале казалось, что гость и вправду не ест мяса. Он опустился на колено и сел, поджав под себя другую ногу.
— Да, аксакал, мы кушаем совсем по-другому. Смотрите! — и, набрав полную горсть мяса, он с неподражаемой ловкостью послал его себе в рот.
— А-а! — притворно удивился Калпакбаев. — Теперь моя понятно! — он притянул к себе чашку. Все перестали есть. Гость трижды брал мясо пятерней, и чашка перед ним опустела. Убрали дастархан. Все помыли руки.
— У нас с гостем серьезный разговор, оставьте нас, — попросил Саадат.
Все, кроме Саадата, Сапарбая, Курмана, Калпакбаева и одного комсомольца, вышли из юрты. Саадат, оглядевшись, начал: