Расчувствовавшийся Иманбай вышел из дома и через некоторое время, трюхая на Айсарале, поехал прочь со двора. Его дочери, жмущиеся друг к дружке, как осенние цыплята, спросили со слезами на глазах:
— Мама, куда уехал наш отец?
— Да куда ему уезжать, бедняжки мои, в Мекку, что ли? — печально ответила Бюбю. — Сена нет дома — поехал попасти лошадь.
Бюбю помолчала, проглатывая слезы, тяжко вздохнула и, уложив в углу перепуганных дочерей, прикрыла их старым обтрепанным одеялом, потушила лампу и тоже прилегла.
— Отец вернется скоро, спите, — сказала Бюбю, но Иманбай не вернулся.
Он уезжал в горы. По лицу его градом катились слезы, и он, рассуждая сам с собой вслух, бормотал:
— О создатель, услышь меня! Не хочу я ни к басмачам, ни к другим. Совесть моя чиста, вера моя верна, о создатель! Если считаешь меня своим детищем, оставь в стороне от этого переполоха, укрой от злых глаз! Подо мной Айсарала, а на плечах моих — шуба, я могу уйти куда угодно, только сохрани моих шестерых дочерей и глупую жену, о создатель!
Иманбай и сам не знал, куда он едет, куда держит путь. В слезах и горе он не замечал, куда увозит его Айсарала. А выйдя на тропу в горах, Айсарала разошлась. Вскоре Иманбай перевалил через какую-то гору, потом спустился в ущелье и снова вышел на косогор, поехал вдоль склона. Вдруг впереди что-то забелело. Иманбай обмер, застыл с полуоткрытым ртом. Какое-то смутное расплывчатое существо, казалось, подкрадывалось к нему. Оно все приближалось, наводя ужас на Иманбая. «Будь что будет!» — сказал себе Иманбай. Он зажмурил глаза и стеганул камчой Айсаралу. Лошадь, показалось ему, взвилась птицей и понеслась среди ночи через горы и пропасти. Опомнился Иманбай, лишь когда Айсарала перешла на шаг. Ехал Иманбай где-то в пади, заросшей кустарником.
Старое, разбитое седло напоминало сбитую холку Айсаралы. Она шла прогибаясь, обмахиваясь хвостом. Обрадованный тем, что благополучно избавился от странного видения, Иманбай проговорил вслух:
— О конь мой, бог сохранил нас! Но куда мы с тобой попали, о боже?! Вот видишь, жизнь полна коварностей, поэтому я и боюсь разлучаться с тобой. Знаю я цену тебе, скакун мой крылатый! В этот раз ты унес меня от самой смерти. Благодарен я, не забуду этого даже и на том свете. Эх, разве есть на земле бессмертные существа, будь то человек или лошадь… Если придет твоя смерть — да не приведи этого бог! — то череп твой повешу на шесте у развилки трех дорог, как памятник божественному скакуну. А сейчас жизнь моя зависит от тебя, спаси меня от врагов. Унеси меня до рассвета за перевал в Кой-Кап, вся надежда на тебя, моя любимая Айсарала.
Между тем Айсарала упорно шла куда-то, не повинуясь поводьям. Правда, Иманбай и не старался управлять лошадью. Назойливо скрипело старое рассохшееся седло. Айсарала передергивала кожей на спине и шла с тупым упорством, будто старалась заглушить боль. Иногда Иманбай улавливал какой-то звякающий металлический звук. Оказывается, Айсарала давно уже вытолкнула изо рта удила расхлябанной уздечки и поэтому не повиновалась поводьям.
Долго еще ехал Иманбай. Много гор и ущелий, казалось ему, миновал он. Айсарала все так же шла, сама себе выбирая путь, и только когда стало рассветать, лошадь вдруг остановилась как вкопанная. Иманбай привстал на стременах, глянул впереди себя. И опять перед ним очутилось какое-то белеющее громадное существо.
— О добрый дух дороги! — в смятении пробормотал изумившийся Иманбай. — Откуда ты все появляешься на моем пути? Чего тебе надо от меня, добрый дух? Или ты покровитель мой на трудном пути? Скажи, кто ты и чего привязался ко мне?
Потом он взглянул пристальней, и оказалось, что это был огромный серый камень. Иманбай недоверчиво примолк. Выждав некоторое время, он смущенно промолвил:
— О чудо аллаха! Ты смотри, прикидывается камнем, будто я не догадываюсь, что это добрый дух путника!
Потом Иманбай шевельнулся в седле специально для того, чтобы убедиться, что он жив и что Айсарала, как незыблемый горный хребет, уверенно держит его на своей спине. Убедившись во всем этом, он, сжимая в руке камчу, смело обратился к стоящему впереди огромному камню:
— Эй, чудо, отзовись: кто ты — камень или добрый дух? Что голову морочишь человеку, некогда мне!
Камень молчал.
Тем временем рассвет забелел, как снятое молоко, и теперь даже Иманбаю стало ясно, что это был никакой не дух, а самый обыкновенный камень. Как видно, Айсарала нарочно остановилась возле него. Иманбай огляделся и, к ужасу своему, заметил, что он не ускакал за перевал, а был неподалеку от аила. Хитрая, упрямая Айсарала, давно уже изучившая «школу обмана», оказывается, всю ночь катала хозяина, кружа неподалеку от аила. Иманбай безошибочно узнавал знакомые места. Вон там на склоне было стойбище Бердибая, а вон долина, где проводили ночь жертвоприношения. При этой мысли похолодело сердце у Иманбая, он оглянулся и увидел издали окраину аила.