— О коварные зулумы, чтоб голов своих вам не сносить! Дай бог изловить вас нашим активистам да пригнать бы вас в аил. Эх, увидеть бы мне тогда подлого Саадата! Теперь бы я ему сказал: «Смутьян ты, обманщик народа!» — и три раза плюнул бы ему в лицо. Только так я отомщу за свою Айсаралу.
Конь — самый близкий и надежный друг киргиза. Коня киргиз обожествляет как священное животное и считает, что конь порожден ветром. Но и среди детищ ветра немало встречается таких отощалых кляч, как Айсарала: со сбитыми спинами, с облезлыми хвостами и выпирающими ребрами, если хозяин им попадается такой, как наш Имаш. И тем не менее мы полюбили Айсаралу не за ее скаковые качества, а за то, что она, лошадь, делила горе и радости незадачливого бедняка Иманбая. И вот теперь пропала Айсарала! Куда бы могла она деться, не земля же ее поглотила, не стервятники же ее растерзали? Вспоминая незабвенную Айсаралу, Иманбай искренне горевал. «Уж очень плохо порой я обращался с этой лошадью, а может, она была священной и теперь, превратившись в облако, улетела в небо?» — думал он. Люди, еще не пришедшие в себя после страшных событий, потрясших аил, глядя на страдающего Иманбая, все же не могли удержаться от насмешливых замечаний.
— О пропащий Иманбай, что ты надоедаешь тут со своей клячей, когда и не такие еще кони потеряны… — говорили одни.
— Да кому нужна твоя Айсарала, на что она пригодна, кроме как на то, чтобы устроить из нее той сорокам! Никуда не денется твоя Айсарала, поищи в горах да посмотри там, где сороки кружатся! — говорили другие.
Однако как бы то ни было, но непростительно будет и нам, если мы не поможем Имашу разыскать его любимую Айсаралу.
После того как Иманбай стеганул уздечкой по крупу Айсаралы, кляча куда-то побежала. Иманбай, будто он три раза в день кормил свою лошадь ячменем, был уверен, что Айсарала к вечеру сама вернется во двор. Но, к его великому удивлению, Айсарала не вернулась. Поиски ее не увенчались успехом ни в первый, ни во второй день. Вот и ходит теперь Иманбай по горам, ищет Айсаралу. Растерянно блуждают его глаза, шуба на груди распахнута, а на лбу выступила испарина. Вот уже полдень, а Айсарала все еще не нашлась. Вот уже дело пошло к вечеру, и вдруг, о счастье: над небольшой падью взлетела стая сорок. Кто-нибудь другой подумал бы: «Раз летают сороки, значит, где-то лежит падаль», но у Иманбая сердце зашлось от радости. «Значит, Айсарала где-то тут неподалеку отдыхает», — решил он, потому что сороки всегда сопровождали захудалую клячу, норовя расклевать ее сбитую холку.
В самом деле, прошел он немного вдоль по склону и увидел внизу лошадь.
— О создатель, девять лепешек приношу в жертву, нашел! — вырвалось из уст Иманбая.
Подошел он поближе и… увидел, что Айсарала давно уже околела. Шея ее судорожно вытянулась, и негнущиеся ноги торчали, как палки. Мороз пробежал по спине Иманбая, но несчастный бедняк все еще сомневался.
— Она часто так залеживалась, наверное, спит, чертяка? — недоверчиво промолвил Иманбай, но, убедившись в том, что Айсарала околела, Иманбай обиделся: — О бессовестная свинья! Чего я только не натерпелся из-за тебя, чего я только не наслышался! Чуть было в кулаки не запекли меня! А эта неблагодарная кляча сдохла, будто меня в Мекку туда и обратно свозила… Смотри, задрала ноги кверху, лежит как ни в чем не бывало.
Иманбай помолчал и, видимо сжалившись, виновато проговорил:
— Да я как будто бы и не жалел бузяной барды, кормил, холил, а оно вон как получилось.
С полчаса сидел Иманбай возле Айсаралы, раздумывая о смысле жизни, о судьбе человека и животного. Потом, как это водится при таких случаях, помянул добрым словом Айсаралу, так верно служившую ему:
— Эх, какая лошадь была, не чета другим, и нравом послушная, как теленок. Я виноват во всем. Собака я, свинья неблагодарная! — Иманбай стукнул себя кулаком по лбу. — Дурак! Зачем только я стеганул тогда это священное животное! О создатель, покарай меня за это!
Слезы катились по щекам Иманбая, он то и дело утирал их рукавами шубы.
Над головой Иманбая парили стервятники. Большая стая сорок нетерпеливо перелетала с места на место. Вороны, те пролетали почти под носом Иманбая, недовольно каркая и как бы спрашивая этим самым: «Ой, дрянношубый, когда ты уберешься отсюда?» Но Иманбай, погруженный в свои горькие мысли, не замечал их. Спустя немного времени он прикрыл Айсаралу шубой и, обернувшись лицом к священному западу, прочел над головой славной Айсаралы заупокойную молитву, прося бога принять Айсаралу прямо в рай.