Обратился и Тугельбай Сыдыкбеков к своей «Поднятой целине» — роману о первых днях коллективизации «Кен-Суу». Когда я говорю о киргизской «Поднятой целине», казахской («Шиганак Берсиев» Г. Мустафина), армянской («Ацаван» Наири Зарьяна) или грузинской («Гвади Бигва» Лео Киачели), я не имею в виду некое разноязычное подражание Михаилу Шолохову и не расцениваю образы грузинского Гвади или киргизского Иманбая как своего рода перепевы шолоховского Щукаря.
Не подлежит сомнению большое влияние русского романа о деревне (в частности, «Поднятой целины») на развитие этого жанра во всех братских литературах (включая русскую и литературы стран социалистического лагеря). Но это влияние выражается не в ученическом переписывании образов Давыдова или Щукаря, а в том, что очень точно (даже в самом названии) определивший общественно-историческое значение коллективизации роман Шолохова дает правильный ориентир для реалистического поиска и обобщения. Да, и у Гвади, и у Иманбая есть общие черты с дедом Щукарем, горестные черты неудачничества, забитости прежней жизнью, живо сочетающиеся с неизбывным оптимизмом. Есть сходство и в авторском отношении к герою, в той доброй, теплой усмешке, свидетельствующей о сердечности, расположении писателя к своему персонажу, какой освещены все эти три образа. Но каждый из них не списан с другого, а найден в жизни, обобщен и вылеплен самостоятельно, на своей национально-исторической почве.
Каждый писатель, повинуясь велению жизни, стремится правдиво показать, как поднималась в его народе человеческая целина, какой ломкой старого, отжившего этот процесс сопровождался, какие трудности преодолевались, как испытывался и рос при этом национальный характер, какие перспективы раскрывались перед ним в будущем. Тема и метод, естественно, сближали художников, которые в иных случаях и стремились в той или иной мере ориентироваться на опыт Шолохова, одновременно оставаясь самим собой, со своим народно-историческим опытом, на почве своей национальной традиции.
И то, что Шолохов делал, завершая свой роман второй книгой, проверяя с широко гуманистических позиций XX съезда историческую правду своего повествования, Сыдыкбеков искал, создавая второй вариант «Кен-Суу», который вышел в свет под названием «Среди гор».
Хотя он и является новым вариантом произведения, написанного еще в тридцатых годах, вариант этот свидетельствует о решительно возросшем мастерстве Сыдыкбекова как реалиста.
Роман «Среди гор», как и «Кен-Суу», повествует о первых годах коллективизации в Киргизии. Действуют в нем те же герои. Роман «Среди гор» состоит из двух книг. В первой изображается та пора, когда баи еще крепко держали аил в своих руках. Их ставленник Саадат верховодит и в аилсовете и в комсомоле, пользуясь неограниченным доверием своих одноаильцев, с одной стороны, как вожак советской молодежи, а с другой (по старинке), как потомок крупного феодала-родоначальника. Расчетливый и холодный, он ловко ведет двойную игру, всецело подчиняя себе доверчивую, наивную молодежь из вчерашних крестьянских низов. Активисты села Сапарбай, байский батрак Самтыр, даже Бюбюш — женщина волевая и самостоятельная поначалу доверяют ему всецело. Саадат диктует джигитам постановления никогда не происходивших комсомольских собраний, рассылает по дворам собирать никем не назначенные дополнительные налоги, на которые празднует свою свадьбу. Под видом проведения мероприятий Советской власти Саадат раздувает межродовые раздоры по указке феодалов своего рода. Страшная отсталость киргизского села, еще не вышедшего из-под гнета патриархальщины, помогает байскому ставленнику в его темных делах. Тем более, что он умеет красно говорить, а иногда даже совершает с виду правильные поступки. Например, спасает молодую девушку от калымного брака со стариком. Но и это он делает потому, что сам любит эту девушку и женится на ней. В конце первой книги Саадат если и не разоблачен полностью, то скомпрометирован настолько, что при перевыборах на его место выбирают Бюбюш.