После этих слов Шоорука все поблагодарили хозяина и стали один за другим выходить из юрты.
— А теперь отведаем новой закваски, попробуем нашего кумыса, — сказал Карымшак и повел аксакалов к своей юрте…
— Эй, кривоносый! — окликнул Саадат шедшего впереди Курмана. — Ты куда?
— Пойдем со мной, — ответил Курман, продолжая шагать. — Прошло уже три дня, как перекочевал сюда наш аил, а трава еще не помялась, смотри, она как шелковая.
Курман повалился на высокую траву. Саадат, сунув большие пальцы рук за ремень и молодцевато надвинув на брови тебетей, отороченный мелкой мерлушкой, подошел к Курману. Хитро прищурив глаза и глядя куда-то в сторону, он сказал:
— Куке, у меня есть просьба к тебе. Обещаешь исполнить?
— Я готов, если она выполнима.
— Прошу тебя, брось, пожалуйста, при аксакалах ругать бога.
Курман зло усмехнулся.
— Бог, которого вовсе нет, обидеться не может.
— О том, что его нет, можешь говорить нам. А почтенных людей не оскорбляй!
— Надо же убедить их.
— Брось, Курман, — сказал Саадат. — Эти люди все равно безбожниками не станут.
— Мне бы очень хотелось как-нибудь поспорить с муллой Барпы.
— Думаешь, Барпы даст себя переспорить?
— Вот я сейчас заброшу подальше свою шляпу, пусть бог принесет мне ее, если он и вправду есть!
Курман отшвырнул шляпу и засмеялся:
— Ну, бог, что же ты мешкаешь, подавай ее сюда!
Невдалеке показалось несколько человек.
Они двигались вдоль реки. Одни везли дрова, другие шли пешком с пустыми руками.
По всему видно было, что это джатакчи. Саадат сразу узнал их.
— Вон едет упрямый Омур и старик Соке, везут ивовый хворост. За ними плетется Иманбай… Ты, Курман, оставил бы лучше муллу в покое и убеждал бы этих бедняков…
— Все дело в мулле, — возразил Курман. — Если бы он не заливался, как чакчигай, откуда простые киргизы знали бы о боге?
— Ты, может быть, и против курбана?
— Нет, я за праздники, но шкуру барана, которого зарежу, мулла не увидит. Лучше сдам ее в ячейку вместо членских взносов.
— Ладно, сдавай, если волостной комитет комсомола не будет против. Но поговори с этим упрямцем Омуром, пусть не вздумает затевать что-нибудь против меня.
Саадат угадал. Конные и пешие, медленно двигавшиеся вдоль реки, были джатакчи. Старик Соке и Омур навьючили на коней сухие ивовые ветви. Рядом на худом сером коне ехал Шарше. Ему было наплевать, что он возвращался домой без дров, с притороченными к седлу арканами. Довольный, что с утра до вечера пил кумыс в одной компании с аксакалами, он бодро пришпоривал невысокого коня.
Среди пеших плелся Иманбай. Старик нес небольшую хворостину. При спусках, когда он шел быстрее, полы старой шубы разлетались в стороны, грудь обнажалась, булькал в животе выпитый кумыс. Раза два он чуть не упал, наступив на конец ивы, которую тащила за собой ленивая гнедая Соке. Заметив это, спутники Иманбая начали подшучивать над ним:
— Эй, Иманбай, шагай осторожнее, растянешься.
— Здесь камней много, смотри не разбей затылок!
— Нашли над кем смеяться! — прервал их старик Соке, ударив по сухой иве сложенной вдвое плеткой. — Шарше! Тебе не стыдно ехать домой с пустыми руками? Вот я такой же старик, как и твой отец, а везу столько ивового хворосту. Хоть бы привязал с обеих сторон седла по хворостине.
— Соке, вы не одного меня ругайте, — ответил Шарше смеясь. — Ведь и Имаке возвращается пустой.
— Иманбай другое дело, он — пеший. Да и то волочет ветку.
— Сегодня нашему Имаке везет, — не сдавался Шарше, — эта хворостина лежала возле юрты Бердибая. Старик и кумыса напился и хозяйские дрова уволок.
— Брось болтать! Не Иманбай, а ты едешь порожняком.
— Если бы я запасался дровами, кто пил бы кумыс?
— Будь ты неладен, Шарше. Я сегодня и кумыса больше твоего выпил, и пустых разговоров наслушался, и дрова домой везу.
— Да что вы меня упрекаете! Причем тут я? Это аллах еще до моего рождения написал в книге судеб, чтоб я вечно без дров возвращался домой.
Все рассмеялись на слова Шарше.
— Знаем мы муллу Барпы! — вступил в разговор Омур. — Он льстит Шооруку и так складно говорит об аллахе, как будто не раз ел с ним из одной чашки.
— Барпы лживый мулла. Выпивая запретный напиток — бузу, он льстит местной власти, читая молитвы — угождает богу. Он превозносит до небес Саадата, точно мы его не знаем, сулит ему счастье и чины.
— Сколько бы ни восхваляли этого рябого хитреца, мы никакого добра от него не увидим. Не так ли, Омуке? Потомок волка останется волком. — Соке снова ударил плеткой по иве.