— Я заведующий дорогой, — сказал высокий человек и взял у Роберта из рук рапорты. — Я должен поговорить с вашим начальником.
Он вошел в контору, а Роберт обратился к кондуктору.
— Вы провожаете весь путь с этим вагоном? — спросил он.
— Да, до конца.
— А вы бывали когда-нибудь в Мексике?
— В Мексике? — переспросил со смехом кондуктор. — Ни разу. Но у меня там есть знакомый. Он пишет мне время от времени. Это страна вулканов и апельсиновых рощ, золотых рудников, боев быков, красного перца и кинжалов. Да, в Мексику очень приятно поехать, но еще приятнее вернуться из нее целым и невредимым…
— Готово! — прервал его голос заведующего, вышедшего на платформу.
— Хорошо, — ответил кондуктор. — Спокойной ночи, мой мальчик, и приятных вам снов… ну, хотя бы о Мексике… Ха-ха-ха… о Мексике.
Роберт смотрел, как они вскочили в вагон и как поезд быстро исчезал в сумраке ночи; кондуктор махал ему фонарем.
Юноша вернулся в маленькую контору, показавшуюся еще более скучной и унылой, чем раньше, словно она тосковала по уехавшим недолгим гостям.
На столе лежала куча депеш, оставленная ему заведующим для передачи. Большинство из них были адресованы в главную контору — это были всевозможные инструкции служащим дороги, и с ними он быстро справился; но одна, самая последняя, была для его прямого начальника, и рука Роберта судорожно замерла на ключе, когда он дошел w до ее по следи ей части.
— Что случилось? Продолжайте, — простучали ему.
Нервно и неровно, совсем не похоже на обычную гладкую передачу, рука его выбила остальные слова, причинившие ему такое сильное волнение.
"Если телеграфист на этой станции оставляет подземный провод соединенным согласно вашим инструкциям, я посоветовал бы вам изменить их. Переменить телеграфиста, быть может, было бы одинаково полезно".
Рука Роберта соскользнула с ключа, и голова со стоном опустилась на аппарат. На что можно было рассчитывать кроме немедленного увольнения?
— Очень скверная история, — сказал телеграфист, принимавший депешу в конторе начальника. — Как это вы умудрились устроить подобную вещь?
— Заведующий заметил справедливо, я оставил соединенным подземный провод, и у меня нет ни малейшего оправдания, — ответил Роберт.
— Придумайте что-нибудь, разве это так трудно?
— Но что?
— Пошлите, например, в управление дороги телеграму вроде: "Аппарат плохо работал, связь была слаба. Испробовал нижний провод, думая, что провода перепутались. Заметил неисправность в батарее, чинил ее, когда пришел экстренный, и не успел разъединить. Какое-нибудь оправдание вроде этих могло бы спасти вас.
— Могло бы, но ведь это была бы ложь.
— Ну, так разделывайтесь сами, как знаете. Спокойной ночи!
Роберт устало ответил:
— Благо арго вас. Спокойной ночи!
Но он не отошел от аппарата. Муки самообвинения за свой проступок постепенно затихали, и он мог спокойнее обдумать все происшедшее.
За свое будущее Роберт не боялся. Он чувствовал, что сумеет пробить себе дорогу, и, к счастью, он был одинок и никто не зависел от него. Но это было его первое серьезное нарушение служебной дисциплины, и, хотя особенной привязанности к Плейпфильду он не чувствовал, все же это было его первое место службы. Он прослужил на нем больше года и имел право рассчитывать на повышение.
Маленькая тесная контора внезапно показалась ему уютной и приветливой, ее оштукатуренные степы, потемневшие от пыли и дыма, представились ему чистыми и прекрасными. В конце концов с ней будет тяжело расстаться, хотя еще незадолго до этого ему казалось, что здесь все ему опостылело. Роберт еще имел возможность послать донесение, которое оправдало бы его, вызвав только легкое замечание. Он начал писать, но на первом же слове карандаш запнулся. Очень хотелось ему знать, что посоветовал бы ему Ларри, но он уж достаточно поплатился за подземный провод, а поговорить с товарищем иначе было невозможно.
Пробило одиннадцать часов, когда он принял окончательное решение. Он открыл ключ и вызвал Ларри.
— Останьтесь у аппарата и слушайте, — сказал он ему. Затем он вызвал контору начальника, и твердой рукой отчетливо передал составленную депешу:
"Обвинение заведующего совершенно правильно. Оправдания у меня нет. Это было явное нарушение дисциплины. Но так как это была моя первая провинность, я надеюсь, что вы позволите мне уйти по личному прошению. Могу ли я также попросить, чтобы мне выдали бесплатный билет до Денвера?"