Сейчас же вслед за "принято", простуканным получившим депешу телеграфистом, последовал вопрос Ларри.
— Что все это значит?
— Это значит, что я еду с вами в Мексику, — ответил Роберт.
II. Ларри Фиск Рыжий
Спальней Роберта Бельвиля служил чулан в заднем конце конторы. Проснувшись на следующее утро, он несколько секунд пролежал, тупо смотря на потолок, прежде чем мог понять причину угнетавшей его тяжести. Затем, вспомнив о событиях прошлой ночи, он встал, быстро умылся холодной водой и взглянул на часы, висевшие на стене конторы; оказалось, что стрелки остановились на половине пятого. Второе упущение: он забыл завести их.
Войдя в контору, он поспешил включить свой аппарат. Это было как раз во-время, ибо в Ред-Прери Ларри заканчивал свой утренний рапорт и сейчас должны были вызвать Плейнфильд.
К счастью, рапорт его был очень легким. Высота воды в баке могла быть прочитана из окна конторы; на запасном пути стоял всего один вагон, номер которого был ему известен.
— Ос-ос-ос… — вызвала контора начальника.
— Доброго утра, — ответил Бельвиль. — Один вагон, № 2497 — зерно, направленное на восток. Бак — девять футов. Погода ветреная, облачная.
— Странно, а в Ред-Прери ясно…
Роберт быстро взглянул в окно, и на лице его выразилось смущение. Небо было ясно, как зеркало.
— Пожалуйста, измените последнее на "прохладно и ясно", — попросил он.
— Хорошо. Сейчас с вами будет говорить начальник.
Начальник телеграфной конторы был всеобщим пугалом. Сейчас Роберту достанется — это ему было заранее известно.
— Ос-ос-ос… — пронеслось по проволоке медленными, тяжелыми толчками начальника, который страдал профессиональной болезнью телеграфистов — параличом рук — и редко дотрагивался до аппарата сам. Когда же он это делал, болезненная тяжесть его руки придавала зловещий тон ее передаче. Сегодня утром она звучала грознее, чем когда-либо.
— Мы переведем вас в другое место через несколько дней. Письмо послано с № 3, — гласила передача.
— Итак, меня хотят наказать, переведя в какое-нибудь еще более захолустное место, возможно — в какую-нибудь ночную контору, где главной частью моей работы будет помогать при погрузке угля на паровозы, — прошептал Роберт. — Что же, в одном отношении это даже хорошо: это даст мне право самому подать просьбу об увольнении.
Роберт подождал, пока не настал перерыв в телеграфных передачах, затем резко простукал конторе начальника: "Завтрак", и, взяв шляпу, пошел в универсальный склад, позади которого жил заведующий этим складом. У жены его, Марты Смит, Роберт столовался за три доллара в неделю, причем она умудрялась выгадывать половину этой суммы в свою пользу.
У него оказался плохой аппетит к полухолодному кофе и солонине с картофелем, которые составляли оставленный для него завтрак.
— Если люди не могут встать во-время к завтраку, они не должны вертеть носом, когда им подают что-нибудь не так, как им нравится, — заметила Марта, бывшая, по обыкновению, не в духе.
Роберту было не до нее, однако он принудил себя вежливо ответить:
— Завтрак недурен, но мне сегодня немного нездоровится. — Помолчав немного, он добавил: — А я скоро вас покину…
— Да что вы? Куда же вы отправляетесь?
— В Мексику.
— В Мексику? Силы небесные! Да ведь мой дедушка бывал там в молодости, — и чего только он ни рассказывал об этой стране!
— Это было очень давно, — сказал Роберт, — теперь там все переменилось.
— Будет вам рассказывать, — строго остановила его Марта. — Разве я не слышала рассказов моего дедушки? Говорю вам, вас там сожрут разбойники, бродяги и сомбреро.
— Сомбреро — поиспански значит "шляпа".
— Ну, может быть, он сказал что-нибудь другое! Да, это было рам… ром… рембозы.
— Да ведь резобы — это головные уборы, которые носят мексиканки, — едва сдерживая смех, сказал Роберт.
Но Марта Смит стояла на своем, что Мексика — это страна ужасов, убийств и разбойников.
Вернувшись на станцию, Роберт стал рыться в своих вещах, пока не нашел старого тома "Мексика" Прескота. Это была книга, принадлежавшая еще его отцу. Он читал ее уже давно и теперь пробегал засаленные страницы с совершенно новым интересом.
Конечно, страна эта теперь была совсем не похожа на ту, какую описал Прескот. Теперь там строились железные дороги, и телеграфистам платили большое содержание. Ведь Скотт получал целых сто долларов. А он, Роберт Бельвиль, сидевший на сорока долларах в месяц, был более опытным телеграфистом, чем Скотт; поехать в Мексику он к тому же мог с гораздо лучшим аттестатом, так как Скотта уволили за большие упущения по службе.