– Ну как?
– Все по-старому. Там же проживает и дома не обедает, – проговорил Гурий Шишков.
– Так завтра, как мы распланировали, на том же месте, где сегодня.
– Не замешкайся, как к вечерне зазвонят, будь тут, – проговорил тихим голосом Шишков.
Затем, не сказав более ни слова друг другу, они разошлись.
На другой день под вечер, когда парадная дверь еще была отперта, Гурий пробрался в дом и спрятался вверху под лестницей незанятой квартиры.
Князь, как мы уже знаем, ушел вечером из дома. Камердинер приготовил ему постель и тоже ушел с поваром, затворив парадную дверь на ключ и спрятав ключ в известном месте.
В квартире князя воцарилась гробовая тишина. Не прошло и часа, как на парадной лестнице послышался шорох.
В квартире князя воцарилась гробовая тишина. Не прошло и часа, как на парадной лестнице послышался шорох. Гурий Шишков спустился по лестнице и, дойдя до дверей квартиры, на мгновение остановился. Здесь он отворил входную дверь в квартиру и, очутившись в передней, прямо направился к столику, из которого и взял ключ, положенный камердинером. Осторожными шагами, крадучись, Гурий спустился вниз и отпер взятым ключом парадную дверь.
Затем он снова вернулся наверх и стал ждать…
Уже около 11 часов ночи парадная дверь слегка скрипнула. Кто-то с улицы ее осторожно приоткрыл и тотчас же закрыл, бесшумно повернув ключ в замке. Затем все смолкло. Это был Гребенников. Немного погодя он кашлянул, наверху послышалось ответное кашлянье. После этого условленного знака Гребенников стал подниматься по лестнице.
– Какого черта не шел так долго! – грубо крикнул Шишков на товарища.
– Попробуй сунься-ка в подъезд, когда у ворот дворник пялит глаза, – произнес тот, подойдя к Шишкову.
Затем они оба отправились в квартиру князя, где вошли в спальню.
Это была большая квадратная комната с тремя окнами на улицу. У стены, за ширмами, стояла кровать, около нее помещался ночной столик, на котором лежали немецкая газета, свеча, спички и стояла лампа под синим абажуром. От опущенных на окнах штор в комнате было совершенно темно.
Гурий чиркнул спичку, подойдя к ночному столику, зажег свечку и направился из спальни в соседнюю с ней комнату, служившую для князя уборной.
Гребенников пошел за ним. В уборной между громадным мраморным умывальником и трюмо стоял на полу у стены солидных размеров железный сундук, прикрепленный к полу четырьмя цепями. Шишков подошел к сундуку и стал ощупывать его руками. Гребенников светил ему. Наконец Шишков, нащупав кнопку, придавил ее пальцем, пластинка с треском отскочила вверх, открыв замочную скважину.
– Давай-ка дернем крышку, – проговорил Гребенников.
Оба нагнулись и изо всей силы дернули за выступающий конец крышки сундука: результата никакого. Попробовав еще несколько раз оторвать крышку и не видя от этого никакого толку, Шишков плюнул.
– Нет, тут без ключей не отворишь…
– Вот топора с собой нет, – с сожалением проговорил Гребенников.
– Без ключей ничего не сделать, а ключи он при себе носит.
– А ты не врешь, что князь в бумажнике держит десять тысяч?
– Камердинер хвастал, что у князя всегда в бумажнике не меньше, и весь сундук, говорил, набит деньжищами! – отрывисто проговорил Шишков.
Оба товарища продолжали стоять у сундука.
– Ну, брат, – прервал молчание Шишков, – есть хочется!
Гребенников вынул из кармана пальто трехкопеечный пеклеванник, кусок масла в газетной бумаге и все это молча передал Шишкову.
На часах в гостиной пробило двенадцать.
Тогда Шишков и Гребенников опять перешли в спальню и сели на подоконники за спущенные шторы, которые их совершенно закрывали.
– С улицы бы не увидали, – робко проговорил Гребенников.
– Не увидишь, потому что шторы спущены, рано, брат, робеть начал! – насмешливо проговорил Шишков, закусывая хлебом.
Четвертый час утра. На Миллионной улице почти совсем прекратилось движение. Но вот издали послышался дребезжащий звук извозчичьей пролетки, остановившейся у подъезда.
Князь, расплатившись с извозчиком, не спеша вынул из кармана пальто большой ключ и отпер парадную дверь. Затем он, как всегда, запер дверь и оставил ключ в двери. Войдя в переднюю, он зажег свечку и вошел в спальню.
Подойдя к кровати, князь с усталым видом начал медленно раздеваться. Выдвинув ящик у ночного столика, он положил туда бумажник, затем зажег вторую свечу и лег в постель, взяв со столика немецкую газету. Но через некоторое время положил ее обратно, задул свечи и повернулся на бок, лицом к стене.