Но в жизни практика большевицкой партии на каждом шагу бывает совсем иной.
Не во имя только партии по большей части живут большевики, — даже наиболее видные.
Читая воспоминания Г.А. Соломона, нельзя не заметить, что партия партией, а вместе с тем у большевицких деятелей свои личные маленькие интересы играют ещё большую роль.
Перед читателем, как в калейдоскопе, проходят одна за другой фигуры советских сановников. Всё это — великие стяжатели, все они охвачены преобладающим интересом и стремлением, которое автор не обинуясь определяет вполне точным выражением ЖРАТЬ.
Вот встают фигуры Гуковского, Ломоносова, Литвинова, Зиновьева, Крестинского, Авенесова, Квятковского и пр. Все они воруют и грабят Россию, цинично издеваясь над теми, кто хочет честно работать. Гуковский ворует и прожигает жизнь вместе со всем своим штатом — и всё проходит для него безнаказанно, ибо он посылает дары всем сильным советского правительства, всем — и Крестинскому, и Чичерину, и Зиновьеву, а те уже не за страх, а за совесть покрывают его и всеми мерами стараются замазать рты тем, кто обличает Гуковского.
Но когда невозможно более скрывать, Гуковского, по-видимому, просто отравляют, ибо ему угрожал суд, на котором могли бы открыться деяния и тех, кого он подкупал.
Вот Зиновьев, посылающий в Берлин специального курьера с поручением купить на казённые деньги разные предметы для надобностей коминтерна и на 200.000 золотых германских марок накупаются предметы гастрономии, косметики и галантереи для самого Зиновьева («для брюха Зиновьева» с отвращением говорит автор) и его возлюбленных.
Вот человек, вся мораль которого определяется словом «жрать» — это Ломоносов с брюхом, «напоминающим Гамбринуса». Он ворует и жрёт, и никто не может с ним ничего поделать, тщетно протестует сам автор, тщетно запрещает ему Красин.
Вот Квятковский, который не только ворует, но и создаёт в Аркосе «клуб — публичный дом».
С самого прихода к власти большевики стали вырождаться.
Воспоминания Г.А. Соломона приводят красноречивые иллюстрации к тому, как на деле относились к своей партии даже наиболее выдающееся большевики.
В жизни они были преступниками не только в интересах партии, но они преступниками бывали прежде всего в своих собственных интересах, хотя бы и вопреки интересам партии.
Эгоисты, прожигатели жизни, карьеристы, эгоисты в самом элементарном смысле этого слова, они всегда ради личных интересов способны были на самые гнусные, чисто уголовные, поступки и по отношению к партии, и по отношению к отдельным лицам, — и по отношению к интересам народных масс. На этот счёт имеется не один блестящий пример на каждой странице в труде Г.А. Соломона.
Каковыми были раньше эти партийные большевицкие лица, такими же они остаются и в настоящее время.
Всё, что они делали за всё это десятилетие, не является для них чем-то случайным, временным. Всё это органически связано и с их программой, и с их тактикой.
Поэтому всё, что было до сих пор у большевиков и о чём с таким негодованием говорить Г.А. Соломон, всё это будет и впредь.
Нет никакого повода предполагать о возможности какой-нибудь эволюции у большевиков.
Этот вывод из воспоминаний Г.А. Соломона вытекает сам собою, и в этом заключается второе их глубокое значение — значение современное.
Повествование автора прерывается идущим из души призывом к другим, к тем, с кем он вместе работал, стать на защиту правды и истины и присоединить свои голоса к его разоблачениям.
«Отзовитесь!» кричит он своим бывшим сотрудникам: «докажите, что в России ещё не всё погибло, что не погибла ещё правда и честь…»
Расставшись с советским правительством Г.А. Соломон, резко повернув в сторону самого отрицательного отношения к большевикам и их деяниям, полной веры и убеждения в то, что царствии их наступает уже близкий конец, цитирует слова немецкого философа Фр. Ницше («Так говорил Заратустра»):
Друзья мои, разве я жесток? — я говорю только: «то, что падает, толкни!»
И этими словами автор зовёт к самой беспощадной борьбе с человеконенавистничеством и мраком, в которые погрузили нашу Родину большевики.
И мы с полным сознанием значения того, что мы говорим, повторяем вместе с ним:
«ТОЛКНИ!»
Вместо предисловия
После долголетних размышлений я приступаю к своим воспоминаниям о моей советской службе. И, начиная их, я считаю необходимым предпослать им несколько общих строк, чтобы читателю стало понятно дальнейшее.