Должно быть, он решил, что на девочек я могу оказать дурное влияние, но скорее всего дело в том, что в то время меня отличало от парня только одно лишнее отверстие. Поэтому я было помещено в корпус для мальчиков. Я и считало себя мальчиком долгое время. Разумеется, меня иногда обижали, но не больше чем других детей, которые оказывались немного слабее своих сверстников. Настоящие злоключения начались позже.
Приют не мог прокормить воспитанников старше десяти лет, поэтому по достижении этого возраста им «подыскивали работу», проще говоря, практически продавали. Мальчиков пристраивали трубочистами, военными барабанщиками и на другие профессии, где они обычно выживали не долго. А девочек в горничные или посудомойки. Многие возвращались в квартал зелёных фонарей, замыкая цикл.
Я не могло и представить, какая судьба уготована мне.
- Итшихи, иди сюда! – вкрадчиво позвал заведующий приютом, заглянув в общую спальню. Я неохотно встало с жёсткой постели, недоумевая, почему меня разбудили до рассвета и гадая, что от меня может понадобиться. Вместе с заведующим я спустилось по скрипучим ступеням на первый этаж, а затем мы свернули в его кабинет. Это было весьма необычно, потому что воспитанникам было строго запрещено даже приближаться к его двери.
Кабинет оказался скучно и скудно обставленной комнатой с безликими светло-серыми стенами. Над неуклюжим столом висело несколько пёстрых картин, совершенно не вязавшихся с обстановкой. В потёртом матерчатом кресле в углу сидел крупный мужчина в поношенном чёрном сюртуке. Одним глазом он придирчиво уставился на меня, как только мы вошли. Второй глаз безразлично смотрел в пространство. Я решило, что он стеклянный. Мне не понравилось, как этот человек смотрел на меня, и я смущённо опустило взгляд.
- И что же в нём необычного? – прокаркал незнакомец. Его голос скрёб по барабанным перепонкам как наждачная бумага, - почему Вы так уверены, что он подходит моему заведению. По мне так – самый обычный мальчишка. Разве что некормленый.
- Дело в том, что это не совсем мальчишка, - заведующий заулыбался с видом фокусника, собирающегося достать кролика из шляпы, а затем сухо приказал мне: - Ит, раздевайся.
- Что?.. Но, милорд… - пролепетало я.
- Какое же ты бестолковое! – раздражённо воскликнул он, сам подскочил ко мне и подтащил поближе к гостю, на ходу сдёрнув мои поношенные, порванные на коленях брюки. Я вскрикнуло, сгорая от стыда, и из глаз брызнули непрошеные слёзы.
- Что за барсундучина! – скривился Стеклянный глаз.
- Сколько вы хотите за этого уродца? – последовал вопрос. Они сторговались на двух золотых, и я перешло в распоряжение Стеклоглазаго. Поскольку никаких вещей у меня не было, он тут же увёл меня из приюта.
- Только без шуток! - предупредил он.
- Хорошо, милорд, я не буду шутить, - заверило я. Этот человек явно не принадлежал к аристократам, но нас с детства приучили обращаться так ко всем взрослым.
- Ты, я вижу, не отличаешься сообразительностью. Я имел в виду – не вздумай сбежать! – пояснил он.
- Да, милорд, - кивнуло я, с любопытством оглядываясь по сторонам. Я никогда раньше не покидало приюта, поэтому видело только обшарпанный двор, ограниченный со всех сторон глухим забором. Внезапно улица вывела нас на широкую площадь, заполненную народом. У меня даже голова закружилась от шума и пестроты. Новый хозяин почти до боли сжал моё плечо, опасаясь, что я ускользну, и мы стали продвигаться к странному сооружению, похожему на огромную палатку из кричаще-яркого полотна. Отогнув край одного из полотен, он втолкнул меня в душный полумрак.
- Что это за место? – спросило я.
- Цирк, разумеется, - снисходительно пояснил он, - точнее, кочующий музей ошибок природы. Тебе здесь самое место, как думаешь?
- Как скажете, милорд, - равнодушно ответило я.
Узнав, что мне предстоит демонстрировать аномальное строение своего тела толпе любопытных зрителей, я, разумеется, было глубоко оскорблено и подавлено. Я помню первые дни работы на выставке уродцев совсем смутно, потому что моя память милосердно затуманила эти кошмарные воспоминания. Впрочем, никто в своё время не удосужился привить мне чувство собственного достоинства, так что я вскоре привыкло. Врождённые зачатки гордости были подавлены голодом, потому что работа в балагане представлялась мне в то время единственным источником пропитания.