Это было начало. После голавля он добыл налима, с мягким, как кисель, телом, но налим ожил и пружинисто забился в его руках.
Мешок Роднева стал тяжелеть. Солнце уже село, разгоралась слабая зимняя зорька. Белое кружево кустов на свету стало розовым, а в тени — нежносиним.
К Родневу подошел Трубецкой. Он еще издалека, радостно улыбаясь, показал ему поддетую на крюк щуку.
— Гляди, какую ведьму пристукнул!
— Здорова-а, — не без зависти смерив глазами, покачал головой Роднев.
И они, развязав мешки, став перед ними на колени, как дети принялись хвастать уловом друг перед другом.
Поднялись. Трубецкой, с виноватой улыбкой смотря куда-то вдаль, на берег, заговорил:
— Знаешь, Василий, я все время ходил и думал… Что, если «Дружные всходы», как и «Степана Разина», к нам приблизить? Только условие, — боясь, как бы Роднев не перебил его, заспешил Трубецкой, — этого Касьяна Огаркова — вон с председателей. Не человек, а какая-то швабра на двух ногах. Это не Спевкин, его не научишь.
— Это верно. Касьяна и бригадиром оставлять боязно.
— Вот-вот, — обрадовался Трубецкой. — Молодого парня, пусть неопытного… Опыт — дело наживное, поможем. Так что ж, пойдем, что ли, ко мне! Моя старушка сейчас налимчика на сковородку, а бутылочка найдется. Хорошо с морозцу.
Но они задержались.
В морозном воздухе давно уже разносился глухой стук моторов. Он приближался… Наконец, среди розово-голубой пены прибрежных кустов показался трактор. Сдержанно ворча, трактор подполз к застывшей реке. За ним показался второй.
Из кабинки первого трактора спрыгнул сидевший рядом с трактористом человек в полушубке, в ватных брюках, в шапке-ушанке. Он пошел по льду, глядя себе под ноги. Трактор стоял на склоне берега, у самой кромки льда, и рычал, выбрасывая в морозный воздух голубоватый газ. Человек повернулся и, махнув рукавицей, крикнул:
— Давай за мной!
Роднев узнал Марию.
Захрустел лед под гусеницами. Первый трактор медленно-медленно, как пугливый купальщик в холодную воду, входил в реку. Прогнулся, лопнул гибкий лед. Трактор осел. За ним так же осторожно, след в след, в ледяное крошево влез второй. На берегу показался третий трактор.
Мария, склонив голову, уставившись глазами в лед, как бы глубоко задумавшись о чем-то и не замечая стоявшего посреди реки, метрах в двухстах в стороне, Роднева, шла не торопясь к противоположному берегу, а сзади нее, на почтительном расстоянии, скрежеща, кромсая ровный лед, оставляя после себя рваную, забитую ледяной шугой широкую полосу, шел первый трактор, за ним — второй уже по проложенной дороге, за вторым — третий.
Трещал лед, ревели моторы, выплескивалась через край и бежала по ледяной глади вода, стелился отработанный газ над рекой, а женщина в засаленном полушубке и ватных неуклюжих брюках спокойно шла, словно нисколько не интересуясь тем, что происходило позади. Она подавалась в сторону, и тракторы послушно поворачивали за ней; она останавливалась, задумчиво разглядывала дно впереди себя, и они замедляли ход; она трогалась вперед, и, взревев дружно моторами, тракторы прибавляли ход…
Река гудела, звенела, стонала. Искромсав на пути маленький песчаный островок, тракторы, пробив лед в последнем рукаве, вышли на берег. Мария влезла в кабину. Она ни разу не оглянулась в сторону Роднева.
Преодолев крутой подъем берега, машины с торжественным ревом исчезли. Снова стало тихо, только жалобно позванивали друг о друга бьющиеся льдинки.
20
На следующий день, утром, едва открыв глаза, Роднев почувствовал себя так, словно был именинником. Только в детстве и только в день своего рождения он просыпался с точно таким ожиданием чего-то хорошего в жизни.
Тогда было чего ждать: мать пекла пирог с кренделями по черничному полю, каждый крендель — буква, а букв четыре — «В-а-с-я»; отец развертывал платок и доставал книгу с картинками, с золотыми буквами на твердом переплете; дед приносил щегленка в самодельной клетке или живого зайчонка, пойманного еще летом; старший брат Алексей дарил забавную вертушку с деревянным человечком, — ежели ее прибить к коньку крыши, то при ветре деревянный человечек отчаянно, словно отмахиваясь от комаров, заболтает руками и ногами, запляшет.
Но сегодня у Роднева не день рождения, да уж давным-давно никто и не приносит ему такие подарки.
Что же это? Почему ему так хорошо? Ах, да! Вчера — река, лед, тракторы, Мария!.. Сегодня он увидит ее.
Роднев выбросил руки из-под нагретого одеяла и с силой, так, что захрустела каждая косточка в теле, потянулся.