Растеневик говорил о том, что уже известно читателю из рассказа другого растеневика, того – который доставил Марию и Ингмара на Шегъгорърар.
Один из повстанцев спросил грубо:
– Что же вы, стручки такие зелёные, никакого сопротивления не оказали? Поработило вас это существо, а вы его и слушаетесь? Объединились бы и дали ему отпор!
На что растеневик пропищал:
– И вы не смогли бы оказать сопротивления, если бы в вас через корни этот яд залился. Воля наша парализована…
– Но вот ты вполне свободно разговариваешь. Даже выражаешь недовольство Шегъгоръраром.
– Я находился в копии того, кто называется Владаром…
– Что тебе известно о Владаре? Его уже переправили на Шегъгорърар? – спросила Анна.
– Нет. Сейчас слишком большой поток туда переправляют, очередь большая. Ещё сутки он, парализованный, должен пробыть здесь, на складе…
– А где этот склад находится?
– В складах воздушного порта. Но там хорошая охрана. Нынешними силами вы не сможете его освободить.
И снова спрашивал повстанец:
– Так почему же тебе удалось избавиться от отравы этого божества – истинного Шегъгорърара?
– Я сам размышлял… Поначалу я чувствовал чёткую, сильную связь с Шегъгоръраром. Исполнял исключительно то, что от меня требовалось. Но затем наступило смятение: я думал об освобождении, о том, какие мы несчастные…
– Ты бы лучше думал о тех, кого вы несчастными сделали. Ну, ладно – продолжай…
– Так вот: всё это время рядом находилась Анна. Поначалу она искренне верила, что перед ней Владар, потом закрались в неё сомнение. Но всё время, пока она верила – от неё исходила сильная любовь. Вы ведь знаете, что такое любовь? Она подобна лучам солнца, только ещё сильнее. И лучи любви, незримые для глаз, но согревающие душу, очистили меня от тьмы Шегъгорърара. Даже и потом, когда Анна заподозрила подмену – чувство любви не оставило её; даже загорелось ещё сильнее. Эти лучи обходили меня, были устремлены к далёкому Владару, но я уже сам, своей волей, старался уловить их. И, когда Анна уходила, я уже готов был признаться ей во всём. Но вот она ушла, и вновь начало возрастать влияние Шегъгорърара. Наконец, эта тьма, это безволие завладели мною; подвластный чужой воле, я попытался бежать, чтобы выдать вас, но, к счастью, метко брошенный клинок, повредил механизм. Вам удалось извлечь капсулу, в которой я находился. Вам уже, должно быть, известно, что такие капсулы должны возвращать нас на Шегъгорърар в том случае, если будет разрушена новая оболочка…
Нёсший его повстанец проговорил:
– То, что ты говоришь, конечно, интересно, но вряд ли поможет в нашей борьбе с Шегъгоръраром. Или что, думаешь, мы сможем направлять лучи любви на наших врагов: на похитителей наших любимых, близких людей? Ты, растение, можешь понять, что это невозможно?
– Я понимаю, и всё же вам стоит попробовать. Совсем не обязательно любить нас растеневиков.
– Да это совсем не обязательно! – рявкнул кто–то из идущих.
– Но если в самые тёмные, страшные моменты вы будете думать о любви, заботиться о своих близких – то это тоже хорошо. Мои заключённые в механизмы, несчастные сородичи должны почувствовать это. Быть может, им удастся освободиться. Пожалуйста, примите мои слова к сведению.
– Примем, примем, и поступим наоборот. Тебе что ли доверять? Ха! Нашёл дураков! Шегъгорърар, конечно, хитрый, и шпионов своих засылает и наше убежище раскрыл, но ещё не всё потеряно, и мы ещё не настолько обезумили, чтобы подобные советы выслушивать.
– И всё же я надеюсь на ваше благоразумие. Ведь я сейчас говорю искренне. Быть может – впервые в своей жизни. Но послушайте меня.
– Послушаем! И будем добивать врагов электрическими зарядами! Уж они–то поточнее будут, чем лучи любви.
– Сейчас вы уподобляетесь Шегъгорърару. Он – божество войны и новых технологий, он думает примерно также.
– Не сравнивай нас с Шегъгоръраром! Ты, плесень, не забывай, что мы воевать не хотели, это вы…
В это время их настиг отдалённый, приглушённый, но тревожный крик. И они остановились, вслушиваясь; надеясь, услышать ещё что–нибудь. Но ничего, кроме редких всхлипываний, от крупных, образующихся на потолке и падающих на влажный, каменный пол капель они не услышали.
Потом раздались сразу несколько, в основном женских, голосов:
– Это там, в нашем убежище. Там, где наши родные остались! Началось!..
И в некоторых из них так сильно было чувство боязни за своих близких, что они порывались развернуться, пойти обратно.
Анна останавливала их. Царевна говорила:
– Они остались там, чтобы предупредить остальных и чтобы прикрыть наше отступление. Сейчас наша задача – захватить корабль Дорпьюшона и уж тогда вернуться. А, если мы повернём сейчас, то никакого толка от нашего возвращения не будет.
И эти простые слова подействовали. Невесёлая, молчаливая процессия двинулась дальше…
Идущие прислушивались, желая услышать ещё хоть какую–нибудь весточку от своих близких, но пока что больше ничего не было слышно…
Вот шагавший впереди мужчина дал знак остановиться, а бывшей рядом с ним Анне сообщил:
– Здесь решётка. Её не открывали уже многие годы. За ней – овраг и – окружённый домами пустырь. Если такая большая группа людей вылезет оттуда, то их могут заметить, естественно – поднимут тревогу.
Выслушав его, Анна обратилась к людям:
– Пусть женщины и дети останутся здесь, в достаточно безопасном месте. Остальные пойдут к кораблю Дорпьюшона, и через некоторое вернуться…
Но с этим предположением они категорически не хотели соглашаться. Оставаться здесь, ждать неизвестно сколько – это было для них страшно. Хотелось поскорее встретиться со своими родными, удостовериться, что они – живы здоровы.
Уговаривать их было бесполезно, а приказывать царевна в этот раз не могла, потому что и сама до конца не было уверена, как поступать правильно.
Немного провозившись с заржавленным замковым механизмом у решётки, они всё же открыли его, начали выходить в тёмный овраг…
На это половине мира Светграда по–прежнему царила ночь. А высоко в небе плыли красивые, бело–розоватые облака; так как и всегда сияло Солнца; и очень хотелось, чтобы его благодатные, тёплые лучи коснулись и этого места. Почему–то им казалось, что при свете дня порождения Шегъгорърара уже не будут настолько сильными…
К сожалению, овраг был перегорожён толстыми, высокими решётками, и поэтому идти по нему долго они не могли, приходилось выбраться на пустырь…
Оказавшись на открытом пространстве, они ощутили себя уязвленными; было такое чувство, что за ними наблюдают сотни враждебных глаз, что уже вся армия Шегъгорърара спешит на расправу с ними. Но и возвращаться назад уже не хотели. Двигались достаточно быстро, иногда – перебежками.
Всё тот же мужчина, который рассказал им о корабле Дорпьюшона, вёл их туда, где этот корабль должен был находиться…
Вот, наконец, пустырь остался позади. Эта, весьма растянувшаяся группа людей, ступила на тёмную, узкую улицу. Высокие стены домов возносились над ними, практически полностью загораживали небо (напомню, впрочем, что эти высокие – это двух–трёх этажные строения, выше же на Светграде был только царский дворец).
Дорога казалась уж очень долгой. С улочки на улочку, через небольшие площади. Их уже много раз должны были заметить. И действительно – заметили. Подошла значительная группа воинов с клинками наголо. Они потребовали:
– Предъявите свои документы.
Царевна Анна ответила в тон спрашивающему – голосом грубым и повелительным:
– А ты разве не узнаёшь меня?
Воин изумился, выдавая своё не Шегъгорърарское происхождение:
– Неужели царевна?
Анна уже собиралась идти дальше, но другой воин проговорил:
– И всё же: что вы делаете здесь, в такое время?
– Я особа царской крови, и не должна давать отчёта.