Почувствовав излишнюю суровость к человеку со столь хрупким внутренним миром, Мия встала с табурета и прошагала к Нине. Она жестом потребовала уступить ей место и легла рядом с Ниной на кушетку.
– Я думаю, если ты изменишь свой взгляд на смерть, перестанешь ненавидеть ее и примешь, как должное, Монстры перестанут иметь над тобой силу. Ведь, в конечном счете, Монстры – это не что-то отвлеченное и чужеродное тебе. Монстры – это и есть ты. Это та часть, которая отчаянно желает запугать тебя до чертиков и затащить на свою сторону.
Мия шептала, словно они лежали и секретничали где-нибудь под кроватью, пока снаружи их разыскивают родители.
– А что на той стороне? – также шептала Нина. – На стороне Монстров? Что будет, если я перейду на нее?
Мия тяжело вздохнула.
– Ты станешь одним из них.
– Но что это значит?
– Ты полюбишь смерть так же, как и они.
– Разве это плохо?
Мия завела за ухо локон волос с лица Нины.
– Вспомни, что я сказала тебе раньше. Ты живая, смерть для тебя противоестественна. Ты не можешь ее любить. Живое существо не может любить смерть. Это противоречит закону природы. Живой человек может полюбить смерть только в одном случае – когда сам ею становится.
– Имеешь в виду, когда человек умирает?
– Не совсем. Когда человек сходит с пути всего живущего, с пути созидания, и переходит на путь смерти – на путь разрушения.
Нина в очередной раз нахмурила брови, не понимая суть сказанного. Мия снова тяжело вздохнула.
– Убийцы любят смерть, Нина.
А через секунду добавила:
– Я думаю, если ты перейдешь на сторону Монстров, тебя охватит их жажда крови, и ты сама начнешь убивать.
***
В сумраках задымленного от кальяна и десятков выкуренных сигарет с травой небольшого приватного зала разноцветные лучи от стробоскопов и шаров едва пробивали плотные белесые клубы. Здесь отсутствовал трезвый разум и твердый взгляд. Здесь правили балом алкоголь, гашиш и кокаин. Они заглушали стеснение, заставляли забыться в меланхоличном бреду, отключали все защитные инстинкты и позволяли напряженным мускулам и отяжеленным от раздумий головам расслабиться.
На диванах раскинулись мужчины. Расстегнутые рубашки, ослабленные пояса, стеклянный взгляд и глупые смешки. Девушки в эротических нарядах, стремящихся открыть, как можно больше соблазнительных частей тела, танцевали посреди зала, возбуждая пьяных мужчин. Некоторые награждали приватным танцем или танцем на коленях, неизбежно перерастающими в секс.
Здесь нет реальности, все это – лишь сон наяву. Нет страхов, забот, терзаний, неловкости или смущения, а лишь туман в голове и тяжесть в конечностях, из-за которых ощущаешь себя всесильным и могущественным, точно самим богом, сотворившим собственную вселенную.
Наркотический угар продолжался уже две недели – настолько компания была измотана погоней за Пастаргаями. И казалось, конец пьяных вечеринок еще далеко за горами, а рак до сих пор не родился, чтобы свистнуть.
Воспользовавшись появившейся уже в сотый раз тошнотой, Эрик устроил себе перерыв и сидел в самом дальнем углу зала, покуривая обычную сигарету и распивая стакан воды, точно это был самый дорогой бурбон на свете. Ценность вещей – относительна, и Эрик снова удивился тому, как быстро стакан воды может стать дороже человеческой жизни.
К уединенному уголку прошагал Роберт: не более здоровый на вид. Кажется, он тоже достиг своего предела на сегодня.
Роберт плюхнулся в соседнее кресло. Эрик искоса оглядел друга: криво застегнутая рубашка, в паре мест прожженная пеплом, взъерошенные волосы, точно он проехал сотню миль на мотоцикле без шлема где-нибудь в тропиках, концы пояса на брюках свободно мотались при ходьбе, и, кажется, на нем был всего один ботинок.
– У тебя на шее пояс для чулок, – пробубнил Роберт, едва связывая слова друг с другом.
Эрик посмотрел на грудь и, действительно, на его шее болтался черный кружевной пояс от чулок. Наверное, его оставила африканка Элита. А может, та молоденькая Роксана. Она принята совсем недавно, но уже приобрела популярность в борделе.
– А на тебе два галстука, – Эрик бросил в ответ.
Роберт потрогал шею и, убедившись в правоте друга, тяжело вздохнул.
– Кажется, я сегодня чересчур сблизился с Рудольфом, – ответил он.
На секунду оба замолчали, а потом разразились хохотом. Уже много лет они не веселились так, как в эти дни, и, кажется, оба соскучились по такому веселью.
Эрик заботливо разделил другу дорожки, и тот принялся за процедуру возвращения рассудка из задворок мозга. Через пару минут глаза Роберта оживились, и он, наконец, более менее вернулся к реальности.