— Ох, ебать, — тяжело выдохнул я, пытаясь сфокусировать зрение на телевизоре. — Что-то я лишка… и-ик… по ходу.
Пробуждение приятным не назовешь. Похмелье в мои годы — гость довольно редкий. Но вчера я, видимо, слишком много скушал и лёг, наверное, чуть ли не на рассвете. Организм по привычке поднял меня в шесть утра, и теперь я пребывал в самом мерзком состоянии, которое только можно представить. Окончательно протрезветь не успел, но и пьяным себя уже не ощущал. Голова просто чугунная, все кишки горят…
Я подскочил с дивана и рванул в туалет, потому как содержимое желудка резко попросилось наружу.
Ненавижу блевать! Всегда пытаюсь сдерживаться до последнего. Но сейчас этот рефлекс оказался выше моих сил. Я едва успел добежать до толчка. По ходу, что-то снёс со стола, и оно с характерным хрустом разбилось. Вот только смотреть было некогда.
Согнувшись над унитазом, я выворачивал себя наизнанку. Рвота летела мощным потоком и попала в нос, от чего стало ещё противнее. Зато в голове полегчало. Немного отступила боль, просветлело в мозгах, жаль, озноб никуда не делся. Однако я мог крепко стоять на ногах и перебрался к раковине. Вода с грохотом ударила в железную чашу, и этот звук отразился болью в мозгах. Пара ледяных пригоршней в лицо — и вот я уже могу более или менее соображать.
Мысли путались. Я никак не мог вспомнить, чем закончился вчерашний день. В пьяном угаре всё как-то перемешалось в одну кучу. Вроде произошла какая-то суета, помню кровь, размазанные по полу кишки, двух подростков, что полезли в драку. И вроде не сильно обожратый был… Странно.
Позади грохнула входная дверь, и это оторвало меня от созерцания своей помятой, небритой рожи в зеркале.
— Да твою же в душу мать! Серёж! Ты совсем охуел?! — раздался гневный крик Валерича. — Ну сколько это будет продолжаться?! Доведёшь ты меня, вышвырну на улицу, к чертям собачьим!
— Прости, Валерич. — Я состроил я виноватое лицо, но на этот раз не сработало.
— Что же ты живёшь-то, как на свиноферме?! От… полюбуйтесь! Нинка ему пожрать передала, а он всё на пол. Теперь даже собакам не отдать, всё в стекле битом.
— Валерич…
— Чё Валерич, а?! Я уже шестой десяток Валерич! Совести у тебя нет!
— Я всё уберу. Ну чё ты начинаешь-то? Ну, газанул разок, с кем не бывает.
— Со мной вот не бывает. Ебить твою налево… эт чё за номер?! Пистолет, что ли?!
— Не трогай! — сухим тоном одёрнул начальника я, и тот послушался.
— Ты мне вот что скажи: ты совсем идиот?! На кой чёрт сюда оружие припёр?!
— Наградной это…
— Наградно-о-ой! — Шеф воздел указательный палец. — Ты ить героем был, что с тобой стало-то, а?
— Да каким, к лешему… — отмахнулся я и взялся за неспешную уборку.
— Каким-каким… — Валерич стянул шапку и уселся на стул. — Видать, хорошим, раз такую цацу подарили. Поди, и награды имеются?
— Металлолом это всё, побрякушки, — буркнул я. — Даже не помню уже, где валяются.
— Ну и дурак.
— Может, и дурак, — пожал плечами я, осторожно вытягивая осколки из картошки на полу.
— Перчатки хоть надень, порежешься.
— С-с-с, — почти сразу зашипел я и сунул порезанный палец в рот. — Блин! Валерич! Ну кто тебя просит-то, под руку!
— Это потому что мозгов нет, — усмехнулся тот. — Эх, видел бы тебя сейчас Колька.
— А ты батю сюда не приписывай!
— А вот и буду! Мы с ним в своё время знаешь, как дружили?! Он ведь тобой гордился, всё фотокарточки показывал. А ты вон чего…
— Так случилось, — угрюмо ответил я. — Жизнь вообще — крайне несправедливая штука.
— Дэ-дэ-ды дэ-бэ, — передразнил меня шеф. — Ты думаешь, нам в твоём возрасте легко было?
— Вам хотя бы свои в спину не стреляли.
— Ты чего в дом-то жить не идёшь?
— Не хочу.
— Он ведь ветшает стоит. Хоть на продажу выстави, на квартирку там точно хватит.
— Ой, Валерич, давай без своих нравоучений. И так тошно…
— А ты водяры поменьше хлебай, понял?!
— Да где уж я её больно хлебаю-то?
— Ну-ну.
— Ты чего вообще пришёл? Нервы поднять, с утра пораньше?
— Ты про Илюшкиных не забыл?
— Помню я…
— Это хорошо. А… вот чего! Ты мне вот объясни дураку, какого хрена мне вчера вечером Витька звонит и заявляет, что ты здесь драку устроил?!