Он изо всех сил сжимал ладонями уши, но звуки не прекращались, они были внутри него. Они приходили к нему вместе с осознанием вины во всем, что тогда произошло: из-за того, что он не оказался на балконе раньше, погибли дети. Кошмары заканчивались, когда он просыпался, но ощущение вины оставалось навсегда. Оно было худшим из всего, приходившего к нему среди ночи. Как ночью, так и днем оно преследовало его повсюду.
На утро, сидя в одиночестве дома, он написал письмо в ответ Нине Ситрон. Шариковая ручка повисла над листом бумаги. Он замер, сидя за столом, не зная, о чем он может написать. На самом деле он знал, зачем он это пишет — чтобы поблагодарить ее за письмо, но он не мог придумать, как это выразить на бумаге. Почувствовав досаду, он начал:
«Дорогая Нина…»
Он не знал ее совсем, даже не мог себе представить ее лицо. Может, нужно было написать: «Дорогая мисс Ситрон…» Он еще раз пробежался глазами по написанному в ее письме. Он обращалась к нему как к Джону-Полу.
«Большое спасибо за письмо…»
Так было проще и звучало дружественней.
«Как мило с твоей стороны, что ты написала…»
Он насупился, написав «мило», что можно было принять как угодно, наделив это слово ненужной иронией. Он перечеркнул «мило» и написал «приятно», затем перечеркнул это и снова написал «мило» и подумал, что перепишет все заново.
«Как мило с твоей стороны, что ты написала. Надеюсь, что твои молитвы о душах погибших детей будут услышаны богом. Я молюсь о них, также как и ты…»
«Так то лучше», — подумал он.
«Я рад, что ты не пострадала, успев вовремя выйти из зала. И мне жаль, что тебя мучают кошмары. От них я страдаю также».
Может, о кошмарах ему лучше бы было не напоминать? Но он хотел показать ей, что в этом она не одна. Об ощущаемой им вине он решил не упоминать никому вообще.
«Все мои раны зажили. И я скоро вернусь в школу — ближайший понедельник».
Кончик шариковой ручки снова повис в воздухе. Он не знал, что напишет дальше. Ему не хотелось писать, как ему показалось, с жалостью к себе. Он собрался с мыслями и скомандовал себе: «Вперед», и написал следующее предложение:
«Надеюсь, увидимся в школе».
Он снова остановился. Движением «вперед» ему это не показалось. Он решил написать что-нибудь более вежливое:
«Еще раз спасибо за письмо».
Звучало даже слишком формально, но лучшего конца он так и не придумал. Он еще раз взглянул в написанное ею, чтобы увидеть над ее подписью: «С уважением…»
Он перечитал ее письмо снова от начала и до конца. Он все продолжал удивляться. Многое ему показалось странным и трудно объяснимым. Когда он лежал в больнице, то от его одноклассников не пришло ни одной открытки, и он понимал, почему. Он проучился в региональной школе Викбурга всего лишь несколько недель, и друзей у него пока еще не завелось. Они лишь знали, как его зовут. Но Нина Ситрон увидела в нем личность, доброго и отзывчивого человека, когда для остальных он попросту не существовал.
Он закончил письмо так:
«С большим уважением.
Джон-Пол Колберт».
Редактору:
«Городу Викбургу должно быть стыдно за то, что не принимаются никакие меры для скорейшего расследования катастрофы в театре «Глобус», случившейся 31 октября. Расследование умерло вместе с владельцем театра. Однако не умер еще один человек, имевший отношение к этой бессмысленной трагедии. Он успел проработать в этом театре несколько месяцев до обрушения того самого злосчастного балкона.
Это — молодой билетер. В первых газетных публикациях упоминалось его непосредственное участие в разрушении балкона. Он фигурировал в материале на газетных страницах. Он также был на балконе за несколько минут до самой трагедии, чтобы убедиться в происхождении «странного звука». Он зажег спичку, из-за чего начался пожар, который мог нарушить крепление балкона, в последствии рухнувшего на ни в чем неповинных детей. «У нас нет никаких доказательств, что огонь имел прямое отношение к обрушению балкона», — заявил общественный уполномоченный по делам безопасности. Что это значит? Это лишь говорит об отсутствии доказательств, свидетельств. Очевидно, потому что какие-либо доказательства требуют дополнительного расследования причин пожара и разрушения. Если отсутствуют доказательства того, что этот юноша стал причиной разрушения, то это также не является доказательством, что он не причастен к этой катастрофе, даже если он и не знал о техническом состоянии балкона. «Дело закрыто», — сказал уполномоченный после смерти мистера Зарбура. Но это дело никогда не будет закрыто, пока будет существовать справедливость.
Городское управление Викбурга».
Газета дрожала в его руках.
Когда он был дома один, он услышал, как о заднюю дверь ударилась газета. Каждый день, объезжая на велосипеде несколько кварталов их района, мальчишка-доставщик подбрасывал газеты под двери домов.
Он занес газету в дом. Его глаза пробежались по заголовкам. И он себе сказал: «Не прятаться же от газет до конца своих дней?» Напряженно просматривая главную страницу, он почувствовал облегчение, когда обнаружил, что на ней нет ни одной статьи про «Глобус». То же самое оказалось и на второй странице. Он заглянул на спортивную страницу, но и там не было ничего интересного. Его не интересовали ни «Келтис», ни «Браинс». Они вдвоем с отцом любили бейсбол и вместе часто смотрели по телевизору игру «Ред-Сокс». Он пробежал глазами все полосы газеты без какого-либо энтузиазма. В эти дни он не испытывал энтузиазм ровным счетом ни к чему.
Он просто полюбопытствовал, заглянув на страничку редактора, хотя он иногда рассматривал политические карикатуры или заставлял себя прочитать что-нибудь на передовице. «Ты должен знать обо всем, что происходит в твоей стране, и газета — лучший способ это сделать», — говорил ему отец. Он старательно просмотрел все, что было на главной странице, прочитав о расточительстве в водном хозяйстве, и его глаза остановились на письме редактору в самом низу, зацепившись за небольшой заголовок: «Дело закрыто».
Прочитав это письмо, он уронил газету на ковер, осознав, что последствия трагедии останутся с ним навсегда, и ему придется жить с ними до конца своих дней. Они будут напоминать о себе, будто кубик льда, который, находясь внутри него, не растает никогда.
В первый день в школе после его долгого отсутствия Джон-Пол был рад увидеть огромную толпу. Коридоры были переполнены спешащими учениками. Никто не обращал на него внимания. Вспоминая фотографии в газете, он пытался быть незаметным, желая вообще быть невидимкой. Он смешивался с толпой, чтобы никто не обратил на него внимание, и старался ни с кем не встречаться взглядом, будь то ученик или учитель.
Он вошел в класс лишь перед самым звонком, и тут же в него впились глаза всех сидящих в классе. Он сел в предпоследнем ряду около окна. Ему показалось, что письмо редактору было отправлено родителями кого-нибудь из его одноклассников.
Положив на стол указку, Мистер Стейн сказал: «Мы рады, что ты снова с нами, Джон-Пол», — затем, пробежавшись глазами по всем сидящим в классе, он с настойчивостью в голосе добавил: «Не так ли, класс?»