— Значит, начинается снова, — сказал он.
Отец улыбнулся, но эта улыбка несла в себе нечто самое мрачное из того, что Дэнни уже видел. Это даже была не улыбка, а просто перемена в мимике.
— Снова, — сказал отец, тяжело кивнув, будто его голова была слишком тяжела для его плеч.
— В этом году нам надо отказаться от телефона, — сказала мать, продолжая возиться с кофе. — Или, по крайней мере, поменять номер на тот, который не внесен в список, который появится в книге, изданной лишь в следующем году.
Отец посмотрел на мать. Дэнни знал этот взгляд, знал, что это означает: «Мы не откажемся от телефона».
— Особенно в этом году, — сказала она, обернувшись и встретившись с ним глазами.
— В следующем году, Нина.
— Нет, сейчас, — ее лицо определено стало мрачным, и Дэнни это заметил, потому что его мать обычно быстро соглашалась с отцом, всегда стараясь загладить разногласия.
Он испытывал крайне неприятное чувство, наблюдая родителей, когда между ними возникали разногласия. Он почти не помнил таких моментов, когда они о чем-либо спорили. Даже, если их спор нарушал всеобщее молчание. Хотя именно молчание этим утром было хуже, чем крики или скандал.
Она закрыла краник кофеварки.
— Так или иначе, мы почти не пользуемся телефоном. Сколько у нас здесь знакомых? А кто еще другой может нам позвонить?
«Другой» — ужасное слово, подчеркивающее звонок этой ночи.
И отец сказал:
— У нас есть телефон. И мы никуда больше не переезжаем. Мы обосновались здесь, что хорошо, и мы остаемся, — он посмотрел на мать, а затем на Дэнни, а затем снова на мать. — Все остается на своих местах.
В этих словах была смелость, за которую Дэнни еще больше стал уважать отца, и ему захотелось как-нибудь это поприветствовать. Но спустя момент он сжал губы. Его начали беспокоить мысли обо всех предстоящих ночах и телефонных звонках — обо всем, что за этим должно было последовать.
Он продолжал об этом думать, следуя погожим солнечным утром на автобусную остановку. Его интриговали письма, которые его отец прочитывал и тут же сжигал или рвал на мелкие кусочки, которые бросал в унитаз, затем сливал воду, репортеры, которые ломились в дверь их дома, газеты с именем его отца в заголовках и его фотография под ними, на которой он изображен еще подростком, размытое лицо его отца на экране телевизора. Не всегда, конечно, и не каждый год. Но в этот год — особенно. С того самого момента прошло двадцать пять лет.
Придя на автобусную остановку, он угрюмо смотрел на детей, ожидающих автобус. Каждый день начинать так, ему казалось унизительным — быть единственным старшеклассником в жилом квартале, когда другие дети, ожидающие этот автобус, учились в начальных классах, самые старшие из них были шестиклассниками. Это был единственный автобус, подбирающий школьников, которые не значились в списках или жили в стороне от маршрутов, приписанных к конкретным школам.
«Эй, Дэнни, когда, наконец, у тебя появится машина, и ты будешь отвозить нас в школу?» — каждый день он слышал это от Дракулы, которому он как-то признался, что отец не позволяет ему получить права, пока ему не стукнет семнадцать. «Слишком много чокнутых подростков каждый день садятся за руль», — как-то сказал ему отец. Дэнни искал подходящую подработку, чтобы иметь деньги на получение прав, чтобы они, наконец, у него были. Но опять по ночам стал звонить телефон, и это означало, что ситуация усложняется.
«Эй, Дэнни, права у тебя могут появиться раньше, чем машина. Ведь так?» — настаивал Дракула.
Дэнни не обращал на него внимания, как и на остальных детей, ожидающих этот автобус.
Каждый раз дети на остановке вели себя шумно, могли подраться и все время портили воздух неприличными словами. И, как обычно, двое из них начали драться — на сей раз Франкенштейн и Человек-Волк. Каждому из них он давал какое-нибудь имя или прозвище, как правило, из кинофильмов про монстров — даже маленькому третьекласснику, который всегда крутился вокруг других. Дэнни назвал его Сыном Франкенштейна, потому что тот в любой момент мог также оказаться посреди потасовки.
Франкенштейн и Человек-Волк дрались не на шутку. Они уже рвали друг на друге одежду и катались по асфальту, по очереди оказываясь друг на друге верхом. Дэнни наблюдал за ними без каких-либо эмоций.
— Почему ты бездействуешь?
Он обернулся на голос позади него, чтобы встретится взглядом с девушкой, чьи глаза горели от гнева. Она смотрела на него с таким же отвращением, как и он на этих маленьких монстров.
— Они же поубивают друг друга…
— Так, не будем им мешать, — ответил он. Это не значило, что он на самом деле так думал, но его раздражали сами дети и сама эта девушка, которая внезапно появилась у него за спиной. Кто она была такая, чтобы в чем-то его упрекать? Его не волновало, была ли она симпатичной или нет. Конечно, она была хороша собой.
В отвращении, качая головой, она устремилась к дерущимся. Бросив на землю сумку, она отшвырнула в сторону Человека-Волка, сидящего на Франкенштейне. Дэнни подумал, что стоящим в стороне Дракуле и Игорю не терпелось досмотреть поединок до конца.
Дэнни даже удивился, как далеко она сумела откинуть Человека-Волка, который кубарем полетел по тротуару и, завизжав от боли и обиды, шлепнулся вниз лицом на газон.
Она наклонилась над Франкенштейном.
— Ты в порядке? — спросила она.
Он пнул ее ногой.
— Отстань от меня, сука, — завопил он, вскочив на ноги.
Девушка подняла свою сумку и взглянула на Дэнни.
— Спасибо за помощь, — произнесла она голосом сухим, как песок на детской площадке.
— По тебе не скажешь, что ты нуждаешься в помощи, — сказал он.
Еще двое начали толкаться, хватать друг друга за одежду и обзывать неприличными словами.
— Видишь, — сказал он ей. — Это — как на войне: сражение выиграно, но война продолжается… — ему показалось, что это звучит остроумно.
Она не ответила и пошла в другой конец автобусной остановки. Он скрытно начал за ней наблюдать: ее синяя сумка висела на плече, ее волосы были чернее ночи, на ней была белая блузка и бежевая юбка.
Поднявшись в автобус, он, как обычно, сел один.
Его удивило, когда она села рядом. Было полно свободных мест, и она могла сесть где угодно.
— Не возражаешь? — уже сидя рядом спросила она.
— Страна свободных людей, — сказал он, пожимая плечами, и у него в висках застучало.
— Спасибо, — был ли сарказм в этом ее «спасибо»?
Автобус тронулся, один из маленьких монстров соскользнул со своего сидения и с визгом брякнулся на пол. Остальные пришли в восторг и засмеялись.
— Почему ты выглядишь так кисло? — спросила девушка.
— Что? — вяло переспросил он. Наверное, он так и выглядел.
— Я сказала: ты выглядишь кисло. Что ты увидел из окна, чтобы так «прокиснуть»?
— Деревья, — ответил он. Ему что-то нужно было сказать.
— Деревья?
— Да. Посмотри на них — их искалечили. Электрическая компания обрезает им выступающие ветки, чтобы они не задевали провода. Деревья выглядят как… инвалиды.
— Но по проводам в дома идет ток.
Он пожал плечами, не потрудившись найти ответ. У него было не то настроение, чтобы спорить.
— А хорошо бы тебе было без электричества? — спросила она. — Если все погаснет? Вместо лампочек будут гореть свечи?
Автобус остановился, чтобы заполниться пассажирами, двери открылись и закрылись, и запах выхлопных газов наполнил салон.
«Электричество должно проводиться в кабеле под землей», — подумал он. — «Это защитило бы деревья, а также предотвратило бы обрывы проводов во время штормов, а значит, и перерывы в подаче электроэнергии. Ведь, разумно?»
Но он не стал говорить об этом с девушкой. Ему не хотелось с ней разговаривать.
— Ладно, — сказала она. Нужен ли ей был его ответ?
— Короче, что ты от меня хочешь? — буркнул он, все еще не глядя на нее. В автобусе стало уж слишком тепло. Сентябрьская жара не собиралась сдаваться.
— Ничего, — ответила она. — Мне ничего от тебя не надо, может быть, немного любезности.