– Да! – вновь вмешался в разговор Эгирин, который еле сдерживал себя, чтобы не разразиться многословной тирадой.
– Подумаешь! Всего лишь год разницы.
– Но, дорогой, это для нас с тобой год – пустяк, а для их возраста это целая пропасть.
– Да! – в третий раз поддакнул Эгирин и с надеждой посмотрел на деда.
Сардер задумался. Его лоб перерезала глубокая морщина, а губы упрямо сжались. Но долго он бы не смог продержаться. Как тут возражать, когда на тебя с такой надеждой смотрят две пары одинаковых зеленых глаз?
– Ну ладно, – со вздохом сказал он. – Только нужно получить одобрение стеллиума. Все-таки допуск тебя к поединкам – это нарушение правил.
– Я же не виноват, что все так сложилось.
– Конечно, не виноват. Поэтому я и разрешаю тебе попробовать.
– А давайте прямо сейчас поедем и узнаем, можно ли мне участвовать? Я не смогу ждать еще целый день.
Эгирин не мог даже спокойно стоять на месте. Сардер, ворча, поднялся из-за стола:
– Хорошо-хорошо, поехали. Позови Сентарию, она будет рада повидаться с Луной, да и тебе понадобится поддержка. Ждать вердикта придется долго. Уж что-что, а посовещаться мы любим. Но не забывай – последнее слово будет за Эссантией.
Эгирин, забыв, что ему уже шестнадцать и он без пяти минут выпускник, перескочил через подоконник и помчался по саду, во все горло зовя Сентарию, которая, как всегда, возилась в своем экспериментальном уголке. Услышав о предстоящей поездке, та собралась в мгновение ока. И вскоре все трое пустились в путь, отправив гонцов к остальным правителям.
Тем временем Аметрин тоже решил обсудить с отцом свое участие в поединках. Утром после завтрака он поспешил к нему в кабинет, чтобы посоветоваться по поводу предстоящих испытаний. Каково же было его изумление, когда отец резко оборвал разговор в самом начале:
– Ты не будешь участвовать в поединках!
Аметрин подумал, что ослышался.
– То есть как не буду? – растерялся он.
– Что тут непонятного?
Гиацинт заложил руки за спину и отвернулся к окну. От всей его позы веяло таким холодом, что Аметрин невольно поежился.
– Но почему?
– Потому что я не позволю своему сыну участвовать в балагане.
– Но, папа! Это же величайшие поединки! Какой еще балаган?
– Не понимаю, почему я должен тратить время, объясняя очевидное. Я был о тебе более высокого мнения.
Аметрин разозлился. Совсем не так он представлял себе этот разговор. Он собирался показать отцу свое изобретение, которым очень гордился. И вдруг такая реакция.
– Вынужден признаться в своем скудоумии и нижайше прошу пояснений, – с трудом сдерживаясь, произнес Аметрин.
Изо всех сил стараясь не надерзить, Аметрин невольно перешел на витиеватый язык хранителя Луны. Но, в отличие от Фиччика, получилось у него не забавно, а язвительно, что еще больше разозлило отца.
– Придержи язык, – прикрикнул Гиацинт, по-прежнему не оборачиваясь.
Аметрин, чувствуя себя то ли непочтительным сыном, то ли полным тупицей, пробормотал:
– Но я правда не понимаю…
– Что здесь непонятного? У тебя нет шансов. Победа достанется отпрыскам наших обожаемых правителей.
– Ты имеешь в виду Кианита с Эгирином?
– А кого же еще?
– Нет, отец! Неважно, что они внуки правителей! Это не дает им никаких привилегий!
– Это ты так думаешь. Но на самом деле там все подстроено. И я не позволю тебе позориться.
– Неправда! Поединки – честные соревнования. Они устроены так, что сжульничать невозможно.
– Да? А почему тогда в судейской коллегии сидят правители? А я тебе скажу! Они там сидят, чтобы помогать своим дочкам-сыночкам или любимым ученикам…
– Ну нет! Позволь мне с тобой не согласиться, отец. Правители никогда не давали повода усомниться в своей честности. А сидят они там, чтобы участники не хитрили. И баллы считают. От них же ничего не зависит, это всем известно.
– Это все твоя Луна! Крутишься там возле нее во дворце, а потом их защищаешь! Но я знаю, что говорю. Поэтому ты в поединках участвовать не будешь. И точка!
Неизвестно, на что рассчитывал Гиацинт. На то, что Аметрин покорится и забудет о поединках? В таком случае он плохо знал своего сына.
– Ну уж нет! – вспылил Аметрин. – Я не верю, что правители помогают своим детям и внукам. Хочешь так думать – думай, а я буду участвовать, и ты мне не запретишь! В конце концов, мне уже шестнадцать.
– Это что за тон? – Гиацинт тоже повысил голос.
Он наконец-то повернулся к сыну и отошел от окна. Его янтарные глаза сузились, а лицо исказилось от гнева.