25.12.1943
Вчера мы вместе с Фелеком и его семьей отметили Рождество. На праздничном столе, накрытом белой скатертью, стояли напитки и различные яства. Из этого изобилия блюд, как цветы, поднимались кверху серебряные подсвечники с горящими свечами.
У окна стояла густая елочка, увешанная свечами, разноцветными лампочками, яблочками, конфетами, обернутыми в золотую фольгу, игрушками, различными украшениями. Елочка эта защищала нас от злого глаза соседей. С ее ветвей лился в комнату веселый свет разноцветных лампочек и холодные искры бенгальских огней.
Все вокруг было праздничным.
Для нас этот праздник не был похмельем в чужом пиру. Мы чувствовали будто отмечаем наш праздник, ибо слишком тесными были наши отношения с Фелеком и его семьей и слишком близким было наше знакомство с польскими обычаями. Наша радость была радостью людей подземелья, впервые за долгое время сидевших, как все люди, за столом, а не в тесном застенке.
И был самый разгар праздника, когда вылетели пробки из бутылок и рюмки опустели и вновь наполнились. Само собой разумеется, больше всех пил хозяин, но и мы не ударили лицом в грязь. Мы пировали почти всю ночь, забыв, что мы польские евреи 1943 года.
Вообще для поляков водка - не редкость, и не редкость она и для евреев на арийской стороне. Поводов для выпивки достаточно: праздники, дни рождения, "именины", которые еврейские Стасики и Юзеки празднуют вместе со своими польскими "тезками".
Но все эти выпивки не идут ни в какое сравнение с пьянством в ночь Рождества. Тогда все навеселе, ноги выписывают кренделя, долгая зимняя ночь пробегает как сон и песни-калядки звенят в ушах еще и на следующий день.
1.1.1944
Первый день 1944 года, пятого года войны. Из-за комендантского часа поляки отмечали Новый год не на улицах, не шумными компаниями, как до войны, а в тесном семейном круге, запершись в квартирах. За праздничными столами поднимали тост за погибель тирана.
А немногие евреи на арийской стороне встретили Новый год с сознанием того, что самое страшное, что могло случиться, уже постигло наш народ и что большей катастрофы, чем катастрофа 1943 года, уже быть не может. Для них же, этих остатков разбитого племени, худшее, быть может, впереди: они все еще на волоске от смерти, а шансов на спасение почти нет.
Истинную радость принесла нам статья Геббельса в новогоднем номере "Дас Рейх". Подводя итоги прошедшего года, Геббельс проговорился и о поражениях на фронтах, и о бомбежках немецких городов, и об отчаянии, охватившем население "третьего Рейха". "Но не трудности сгорбили фюрера, а его бдения над картой в генеральном штабе".
Лучшего подарка к Новому году, чем заявление о том, что фюрер сломлен, и не придумаешь.
Стук в дверь заставил нас закрыть герметически наше убежище. Через стену слышим, что дворник пришел, как обычно, пожелать хозяевам счастливого года и получить свои несколько злотых и рюмочку водки. И хоть он уже напился до чертиков у других соседей, Фелек уселся с ним за стол и стал наливать рюмку за рюмкой.
Мы сидели прикованные к месту, не издавая ни звука, нетерпеливо ожидая, когда дворник уйдет. Но визит затянулся. Мы слышим, как чокаются хозяин и гость, мы уже устали считать число выпитых рюмок, а конца не видно. Фелек понимает, что мы переживаем сейчас, но не может решиться избавиться от гостя. Фелек старается говорить погромче, смеется, стучит по столу, чтобы заглушить звуки, которые могут донестись из тайника.
Просидев целый час, дворник завел разговор об евреях. "Мы, поляки, - начал дворник, - несчастный народ. Раньше, до войны, нас давили жиды, теперь немцы".
Фелек соглашается. Но ведь евреев уже нет, а немцы остались.
"О! Ошибаешься, - отвечает дворник. - Их еще немало осталось в живых. Сукин сын был этот Казимир Великий, который позволил жидам поселиться в Польше".
Фелек громко, со смаком смеется и старается перевести разговор на другую тему. Мы слушаем эти речи, затаив дыхание.
К вечеру гость, наконец, вспомнил, что пора и честь знать. Стук закрывшейся за ним двери вывел нас из оцепенения.
Так закончился первый день нового года.
28.1.1944
Наступили тяжелые для еврейского подполья дни. Немцы схватили нашего связного Юзека.
Его еще не убили. Немцы хотят вырвать у него все, что он знает о евреях на арийской стороне.
А знает он немало: имена и адреса подпольщиков и евреев, которым носил деньги.
Пытки сломили Юзека, и несколько человек уже заплатили за это жизнью. А сколько еще заплатят?
Юзек знал и укрытие на Панской, 5, где прячутся Ицхак Цукерман, Цивья Любеткин, Марек Эдельман, Казик, Юрек, Крыся (Сарра Бидерман) и наша связная Люба (Марыся) - хозяйка квартиры. Им надо немедленно покинуть этот дом. Пришлось "рассовать" их по другим "малинам". К нам прибыла Цивья.
Провал этой "малины" был ударом по всей нашей работе, связанной с оказанием помощи прячущимся евреям. На Панской, 5, Ицхак сосредоточил документы и необходимые материалы. Но вскоре мы оправились от этого удара и приспособились к новым условиям.
С приходом Цивьи в нашем тесном укрытии стало еще теснее. Но жизнь наша стала намного интереснее. Приход нового человека всегда вносил свежую струю в наше уединение. Каждый вечер приходил Ицхак и рассказывал о том, что произошло за день. Мы теперь постоянно в курсе всех дел.
16.2.1944
11 февраля жизнь нашей "малины" вышла из привычного русла. Гнезду, где бился пульс подполья, грозит уничтожение: тень смерти нависла над нами.
Началось все с того, что Фелек ушел в город и долго не возвращался. Мы все и его домашние заволновались, понимая, что что-то случилось. Но старались сами себя успокоить: может, он задержался у приятеля и вот-вот вернется
Темнеет, мы все еще надеемся, что Фелек вернется до наступления комендантского часа. Но часы пробили 9 - и теперь опасно выходить на улицу. Нет сомнения: с Фелеком что-то стряслось. Но что? Немцы случайно схватили его на улице, как это бывает, а может, его взяли за то, что он скрывает евреев?
В любом случае нам нельзя больше оставаться здесь. Если его взяли, то ведь немцы придут сюда делать обыск, а они уж знают, как разбираются стены! Бежать, но куда? Где найдешь квартиру для шести человек? А если и найдешь, то как мы выйдем сейчас, после комендантского часа. Опасно оставаться здесь, и опасно покинуть этот дом. Логика подсказывает, что немцы придут этой ночью. Но у нас нет выхода: хотим мы или нет, нам придется остаться на ночь здесь.
Это была бессонная ночь. Никто не сомкнул глаз. Мы чутко прислушиваемся к каждому шороху во дворе. Ночь тянулась бесконечно долго.
На рассвете мы немного успокоились, но все еще боялись прихода гостей.
Утром Верона пошла по знакомым. Она все еще надеялась, что Фелек задержался у кого-нибудь из них до наступления комендантского часа и остался ночевать. Вернулась она ни с чем.
Рано утром прибежал Ицхак. Он узнал о случившемся, страх гнал его к нам: живы ли мы еще?
И тут как раз пришла зашифрованная записка, которую Фелеку унялось передать из тюрьмы через польского тюремщика. Фелек писал, что польский тайный агент задержал его на улице и отправил в уголовную полицию (КРИПО).
Дело было в следующем: на улице Мокотовской, 1, дворник прятал в погребе одного еврея. Но убежище не было замаскировано, и подполье, помогавшее этому еврею деньгами, просило Фелека как специалиста, пойти туда и оборудовать укрытие.
Когда Фелек пришел туда, то застал в комнате дворника шпика, выдавшего еврея немцам. Мы думали, что тем дело и кончилось. Оказалось, что шпик следил все эти дни за Фелеком. Теперь его обвиняют в том, что он строил укрытия для евреев.
Нам ясно, что каждая минута промедления приближает нас к гибели. Ицхак немедленно бросился искать для нас места и заодно попытаться любой ценой выкупить Фелека. Он поставил на ноги всех наших связных, и они пустились искать нам убежище по всей Варшаве.