— Стоит волноваться! Не знаешь ты ее, что ли? Никто ей так не платит, как мы, а за деньги она черту на рога полезет, да не один раз, а сколько потребуем.
Благородная, благоденствующая чета направилась в столовую пить кофе с густыми сливками и заедать горячими пончиками поварского приготовления…
Глава VI
В МЕБЛИРОВАННЫХ КОМНАТАХ
По лестнице, ведущей в меблированные комнаты под громким названием «Эр — таж», подымалась женская фигура, одетая, несмотря на очень сильный мороз, в совершенно легонькую кофточку. Это была очень стройная, с замечательно красивым и симпатичным лицом девушка лет девятнадцати. Страшная усталость чувствовалась и в медленной походке, и в выражении больших глаз, и в чертах начинавшего бледнеть личика и, казалось, — в каждой складке измятого серенького шерстяного платьица. Расплетясь и тоже, точно усталая, болталась по спине коса, спускаясь много ниже талии. Поднявшись на три лестницы, девушка остановилась, тяжело переводя дыхание, опершись левой рукой о стену, а правой поправляя спустившиеся на лоб волосы. Ноги ее видимо отказывались служить и дрожали, обутые в изорванные прюнелевые ботинки. «Господи, что же это? как же?..» — задала она самой себе вопрос и, снова преодолевая усталость, стала подниматься выше. Пройдя еще пять лестниц, Улюшка Хрюбина дотащилась до самого верха и отворила стеклянную дверь, ведущую в коридор затрапезных, грязных меблированных комнат, несмотря на то, что эти комнаты помещались на углу Кре — ка. Ее обдал спертый, пропитанный не то лекарствами, не то чем-то другим воздух. Отворив дверь одного из номеров, Улюшка вошла в него и, не раздеваясь, тяжело опустилась на расшатавшееся, обитое серо-грязной пеньковой материей кресло. Долго сидела она, застыв в бессильной позе. Обстановка ее маленькой полутемной, выходящей на двор комнатки была убога. Голубенькие обои с мелкими цветочками, диван, два кресла, три стула, комодик, жестяной умывальник, платяной шкаф, дверцы которого были открыты и показывали, что он пуст, маленький раскрытый чемоданчик, тоже пустой, если не считать каких-то бумаг, валяющихся на дне, да двух-трех штук белья. На комоде лежала наполовину порожняя восьмушка чаю, мешочек с несколькими кусками сахару, почти очерствелый полубелый кусок хлеба и оловянная чайная ложечка. Жестяная лампочка с закоптелым стеклом, кончик которого быль отбит, довершала убранство комнаты. Пыль всюду, клочки бумаги, сломанное стальное перо и какой-то синий лоскуток на полу. На столе баночка с чернилами, ручка от пера, к которой оно было привязано суровой ниткой, огарок свечи, вставленной в бутылку, вот и все…
Улюша продолжала сидеть в кресле и мало-помалу стала засыпать.
Дочь средней руки чиновника, она провела свое детство, отрочество в достатке. Ее отец, кроме жалованья, имел свои деньги, доставшиеся ему по наследству; горячо любя Улюшку, он дал ей возможность кончить гимназию. Улю-шка училась хорошо. Когда она была в четвертом классе, умерла мать, а когда кончила гимназию — умер и отец от апоплексического удара и не оставил ей ничего, прожив к этому времени те несколько тысяч, которые ему достались от дальней родственницы. Осталась Улюшка одна с пятьюдесятью рублями. Постояла она у гроба отца, поплакала; схоронила, опять поплакала над свежей могилкой и полной сироткой возвратилась домой. Тут она немного раздумалась и, как ни была огорчена смертью отца, — жизнь ей казалась все-таки заманчивой, труд, самостоятельная работа прекрасной, и, полная надежд, Улюшка распродала оставшуюся рухлядь, махнула в Киев — добывать работу. Кинулась в житейские волны без страха, плыла бодро, но никак не удавалось ей пристать к какому-нибудь берегу, не говоря уже о пристани. Всегда налетит откуда-то волна и отбросит снова на средину реки, и бедная Улюшка очень скоро стала изнемогать, терять силы и каждое мгновенье она могла погрузиться в холодные, мутные волны.
Раздался стук в дверь номера. Улюшка поднялась с кресла и спросила:
— Кто там?
— От княгини Ц***, — отвечал мужской голос.
— Войдите…
Вошедший подал конверт. Улюша распечатала его и стала читать:
«Милостивая государыня! Переговорив с мужем, мы порешили взять вас в гувернантки к детям. Наши окончательные условия: полное содержание и шестьсот рублей в год жалованья. Княгиня Ц***».
В постскриптуме было прибавлено:
«Ждем немедля».
Радостно стало на душе Улюшке — конец мытарствам, конец голоду, конец страданьям!