«Вино или кровь? — задал он сам себе вопрос и сам себе ответил: — Нет, слишком яркое — должно быть, кровь!»
Он прошел еще несколько комнат и очутился в богато убранном кабинете. Около большой оттоманки стояло человек шесть и заслоняли лежащего на ней спинами. Павлюк рванулся вперед, оттолкнул мешавших видеть ему и замер. Перед ним лежал отец с осунувшимся лицом, с перевязанной головой, с закрытыми глазами, плотно сжатыми губами, без признаков жизни.
— Что же это? — упавшим до шепота голосом пробормотал Павлюк. Но этого звука было достаточно, чтобы губы старика зашевелились и он стал проявлять признаки жизни. С невероятным усилием он приподнял веко левого глаза, правый был закрыт от кровоподтека, и зрачок его остановился на сыне. Что-то живое блеснуло в потухающем взгляде.
— Па-а-влюк, — с трудом произнес старик, — наг-нись…
Павлюк стал на колени и припал губами к руке отца.
— Сыночку, — продолжал с усилием Завейко, — про-сти… сам виноват… дол-жно быть… помру…
— Ему нужен покой, — сказал один из присутствующих. Это был доктор.
— Молчи, батько, молчи. Я не уйду. Я буду тут или рядом в комнате…
— Погоди… шел к лекарю… дома… нет… Встретились… завезли… шутом… обида… не стерпел… ударил… а мне… голову… бу-у-тылкой… до мозгу… Бла-гослов…ля…ю и не пей… без… меня…
Старик смолк и порывисто дышал. Остаток крови, текущей в жилах Павлюка, хлынул к сердцу; он схватился руками за бока у ребер, желая вдавить обратно рвущееся наружу сердце. Глухой, подавленный стон пресекся. Он, шатаясь, поднялся на ноги; опьяненными злобой глазами обвел окружающих и сквозь зубы произнес:
— Мерзавцы!… Старика!
Присутствующие молчали. Доктор взял за руку дрожащего Павлюка и повел его через ряд комнат, где в зале усадил его в кресло. Вся компания, состоящая человек из десяти, следовала за ними. Это все были пшютообразные балбесы, одетые в модные пиджаки и жакетки.
— Ради Бога, не волнуйтесь, малейшее волнение старика, и последняя надежда на выздоровление иссякнет, — уговаривал доктор. — Я сейчас удалюсь, а завтра утром видно будет, что делать. Отправим или в больницу, или домой… Заприте двери, ведущие к кабинету, и пусть фельдшер сидит около больного. Приказание доктора немедля исполнили и он уехал домой.
Павлюк сидел в кресле неподвижно, устремив перед собой взгляд, полный слез. Он весь осел и стал как будто меньше и еще худее. Углы губ опустились. Между бровей легла глубокая складка; лицо подернулось землисто-зеленоватой тенью. Капля крови показалась на уголке рта… Все существо его было — желчь, слезы, бессилие…
Кругом что-то шептали. Вначале он не слышал, не разбирал, не понимал, что происходило около него… Но вот отрывочные фразы стали долетать до ушей… Павлюк вслушивался… Компания недавно пьяных, теперь отрезвевших от кровавого приключения шалопаев вела беседу о происшедшем: «Собственно говоря, это безобразие… вольно было соглашаться… пошел играть скомороха, ну и пляши, а он в обиду… И ведь крепко смазал по харе Андрюшку… а тот его бутылкой по голове… не заносись, знай свое место…» Андрюшка был молодой человек высокого роста, почти великан, со злым выражением лица. Пиджака и жилетки на нем не было, а на белой рубахе в двух-трех местах виднелись капли крови… У глаза был синяк.
— Сам виноват, — говорил он. — Я за свои деньги по уговору желаю удовольствие получить. Скажу: плавай по полу, ну, и плавай; скажу: пляши, ну и пляши. Захочу плюнуть в харю, ну и подставляй… А он за мой плевок да меня по уху… ну, вот и казнись…
Точно ужаленный, вскочил Павлюк с места. Судорога искривила его лицо, нижняя челюсть, отвиснув, тряслась. Он сжал кулаки и впился затуманившимися глазами в Андрюшку. Компания невольно смолкла. Наступила гробовая тишина. Только большие старинные часы медленно тикали и едва слышно щелкала, перескакивая, секундная стрелка. Каждый из присутствующих чувствовал, с затаенным дыханием, приближающуюся бурю. Точно дикая кошка, Павлюк прыгнул на великана Андрюшку и вцепился ему руками в горло… Тот силился оторвать закостеневшие пальцы, но напрасно. Точно железные, они давили его и Андрюшка едва хрипел: «Спасайте! Он задавит меня!» Вся ватага кинулась на Павлюка, выручать товарища. Павлюк бросил Андрюшку и в диком исступлении наносил удары направо и налево. Но сила солому ломит, и бедный Павлюк стал ослабевать под ударами вдесятеро сильнейшего противника. Дикий раздирающий крик Андрюшки заставил расходившихся приостановить избиение Павлюка. Он вертелся по зале в каком-то отчаянном испуге, желая что-то стряхнуть, оторвать от своих ног. Что же представилось глазам присутствующих: в икру великана впилась зубами Галатея и, не выпуская изо рта ноги врага, летала по воздуху, растопыря четыре лапки и выпрямивши свой кренделеобразный хвост.