Князь, кивнув подскочившему управляющему, подошел к парадному, направляясь сквозь наш «строй».
Стоявший с краю нарядчик как-то весь изогнулся и, вытянув необыкновенно гадко губы, первый чмокнул князя в руку:
— С приездом, ваше-ся!
За ним, неловко, путаясь, начали «прикладываться», робея и торопясь, другой, третий, четвертый…
XXIII
Спустя два часа после «прибытия» князя, когда все, так или иначе, мало-мальски поуспокоилось и затихло, я от нечего делать, чувствуя на душе что-то злое, тоскливое, гадкое, пошел бродить по имению, думая как-нибудь «разгуляться» и успокоить свои не в меру расходившиеся нервы…
Проходя по площадке мимо квартиры управляющего, я вдруг услыхал позади себя окрик:
— Эй, ты, как тебя?.. Что шляешься?.. Поди сюда!
Я обернулся и увидел управляющего, быстро идущего со стороны барского дома к своей квартире.
— Что шляешься? — снова крикнул он и, подойдя ко мне, продолжал: — Ты что здесь? А? Вон на кухню… Стой, впрочем! — спохватился он, что-то вспомнив: — Ты мне ужо свезешь домой гостей… У меня гости, — пояснил он, — учителя… Они пришли пешком… Так вот ты их отвезешь домой, в Терехово… Недалеко, знаешь?.. Запряжешь «Буланже» в мою корзинку… у Андрюшки-конюха спроси, он покажет…
— А скоро это? — спросил я.
— Что скоро? — переспросил он, нахмурясь и, видимо, стараясь придать своему лицу внушительное и строгое выражение…
— Поедут-то скоро ли? — спросил я.
— А это не твое дело! — крикнул управляющий. — Ты делай, что приказывают… Молчать! — еще громче крикнул он, и, видя, что я молчу, продолжал потише: — Часа через два будь готов и встань около крыльца моей квартиры… Понял?.. Сиди на козлах и жди. Ну, пшел! Живо! Шляешься тут!.. Глаза мозолишь! Разве не знаешь, где твое место? Без дела вперед сюда не ходить!..
Он ушел, а я, скрепя сердце и думая о том, что грубость с нашим братом — явление обычное, отправился в конюшню запрягать в корзинку «Буланже».
В конюшне конюхов я нашел не сразу. Они, как оказалось, забрались в порожнее стойло, где они и жили, и поздравляли с приездом княжеского кучера и конюха, угощая их водкой и чаем. Все они были уже на втором взводе, и мое появление было совсем некстати.
— Ну тебя к чорту, — закричал старший конюх, — и с управляющим-то!.. Спокою нет… Какую тебе лошадь?.. Зачем?..
Я объяснил ему.
— Бери да закладывай! — опять закричал он. — Нам-то какое дело?
— Да я не знаю, где лошадь.
— Ну, погоди, поспеешь! — сказал конюх. — Садись пока, — добавил он, улыбаясь, — на чем стоишь…
Небольшое стойло (или «денник») было занято двумя койками, стоявшими около стенок, друг перед другом… Между этих коек был узенький проход к столу, устроенному под кормушкой. В «комнате» этой сильно пахло навозом и слышно было, как за переборками лошади, пофыркивая, жевали сено…
— Моисей Иваныч, — говорил один из конюхов важному московскому кучеру, — поверишь ты: всю зиму здесь живем!
— Зимой-то, чай, холодно? — пробасил кучер усмехаясь.
— Оно, как сказать, холоду особенного нету — все-таки лошади тут, а сыро — страсть!..
— А в рабочую-то что ж?
— Помилуйте! Там еще хуже: повернуться негде. В рабочей! Да там зимой все одно, что на Хиве, в ночлежном доме… Тьфу!
И, помолчав, он спросил у меня:
— А ты, земляк, знать, внове?
— Да, — ответил я.
— Охота была сюда поступать!.. Хуже-то не нашел, знать, а?.. Аль пьешь здорово?.. На-кась стакашек, ковырни. Ты наш, что ли, московский?.. Видать!.. Эх, друг, — продолжал он, передавая мне стаканчик, — не ко двору мы здесь… Здесь кто живет-то? Сволочь самая, вот кто! Ему, здешнему-то, хуть плюй в глаза, все божья роса… Что ни поставь — сожрут… Рязань!.. Ну, пойдем, покажу, где сбруя… Куда это его чорт несет, а?.. Не знаешь?
— Не его, — сказал я, — а гостей отвезти — учителей…
— А-а-а! — протянул конюх, — знаю… — он засмеялся и продолжал: — Попьешь ты с ними ужо винца с хлебцем, попьешь, голова! Раз я их возил: во как угостили — малье! Народ ха-р-роший! Пр-о-о-остые ребята!.. Ну, вот тебе сбруя, гляди, завсегда здеся… Таматка, вон, пятое стойло — «Буланжа» стоит… А корзинка под навесом, у колодца, — найдешь сам. Бери оброть, обратывай! Валяй, брат, старайся… Заслужишь здесь! — закончил он с насмешливой улыбкой.
XXIV
Он ушел опять в денник пить водку, а я снял с деревянного гвоздя уздечку и пошел в стойло.
«Буланжа» оказался огромным, необыкновенно худым, длинномордым буланым мерином. Он стоял, опустив голову, точно что-то думая, около пустой кормушки…