Она торопливо задернула окна какими-то черными занавесками и, снова обернувшись к учителям, затрещала.
— Чем вас потчевать-то? Водочкой! Сколько прикажете? Бутылочку? Сичас, сичас!.. А самоварчик? Самоварчик можно… Яичек, а?..
— Давай! — сказал учитель в крылатке. — Да не трещи языком-то, не люблю!
И, обернувшись ко мне, прибавил:
— Садись сюда, к столу… Садись, садись смело!.. Руку, друг! Руку, молодой человек!.. Погляди, полюбуйся на нас, культурных людей… Но не суди, не суди, друг, о-о-о, не суди! — повторил он несколько раз.
Учитель в поддевке засмеялся и сказал:
— И что ломается, что ломается? Ах, дурак! Боже, какой дурак! «Культурных людей!» — передразнил он. — А что такое культура, — и не знает!..
— Кто, я не знаю? — заревел тот. — Чорт ты после этого!.. Под культурными людьми я разумею образованных людей… да…
— Гм!.. Та-а-ак!.. А ты образованный человек, а?.. Если бы ты был культурный, образованный человек, не сидел бы ты здесь. В том-то и штука, что мы дикари, а не «культурные» люди… Нам бы с тобой овцой родиться-то, авось бы хоть волк съел… Отстань с глупостями! Наливай водки-то!..
— Что же? Мы, по-твоему, значит, никакой пользы не принесли за восемнадцать лет службы на земской-то ниве? — воскликнул учитель в крылатке.
— А я почем знаю… Да и какая польза-то? Сопливых мальчишек учить… Ха! «Птичка божия не знает ни заботы, ни труда»… Эх-хе-хе!.. Друг, поверь, везде вопиющее противоречие между словом и делом… Что мы можем?.. Польза, польза!.. Вот, пока ты пьян, о пользе толкуешь, а завтра… Завтра тебе, брат, твой боров, которого, я слышал, хочешь резать, будет дороже, интереснее, милее, так сказать, этих сопливых, паршивых мальчишек, которые надоели мне до смерти, да и тебе тоже… Да и вообще ушел бы я сейчас с этого проклятого места… Будь оно проклято!.. Всю кровь высосали… Польза!.. Тьфу… Наливай водки!..
— Нет, врешь! Я этого не сделаю, — наливая водку в стакан и мрачно хмурясь, сказал учитель в крылатке. — Я своего поста не брошу. За целковым не гонюсь… Нет, врешь! Ты на свой аршин меряешь… Так ведь ты кто, чорт тебя знает! Ты только и думаешь, как бы того, приобресть… Тебе бы торговать, вот что! Вообще ты, брат, гадкий человек, все на чужой счет норовишь… Опошлился… Нет, ты не учитель! Ты — гад!..
— Ругайся, я не обижусь! — делая вид, что ему все равно, произнес учитель в поддевке и выпил водку. — Вот ужо, — продолжал он и как-то скверно подмигнул глазом, — приедем домой, культурные люди… Встретят нас жены… Да, поблагодарит тебя твоя!.. Ты уж лучше и не ходи к ней, а полезай, как в прошлом году, на вербу, да там и сиди, пока дурь не сойдет.
Он обернулся ко мне и, захихикав, скаля черные зубы, продолжал:
— Его жена колотит, ей-богу! Культурного-то, пользу-то который приносит… он от нее на вербу прячется… хи-хи-хи!..
— Молчи! — закричал учитель в крылатке, стукнув кулаком по столу.
— Хи-хи-хи! — снова начал учитель в поддевке. — Не любишь?.. И спросит она у тебя, — смеясь и басом вдруг заговорил он: — «Где взял денег? Ответствуй!..» Что тогда?.. Хи-хи-хи!
Учитель в крылатке молча налил целый стакан и, не отрываясь, выпил.
— По-о-одлец! — проговорил он, переведя дух, и налил еще. — Пей! — обратился он ко мне.
Я отказался и посоветовал ехать дальше.
— Поспеешь! — ответил он и выпил еще… Немного погодя лицо его побелело, глаза как-то остановились и стали страшны… Он начал плакать.
— Убью себя… убью!.. убью!.. у-у-убью!..
— «Юнкер Шмит из пистолета хочет застрелиться», — сказал учитель в поддевке и опять захихикал.
— Убью! Убью! — плакал учитель в крылатке, громко и страшно крича.
Лизка испугалась и стала просить меня убрать его. Но я тоже не знал, как быть. Учитель ругался скверными словами и порывался драться…
— Батюшка! Отец родной, не кричи! — молила Лизка. — Ах, господи… Кабы знала, ах, ах… хуже, тысь, последнего мужика… Уходите, христа ради, уходите, христа ради!..
Наконец, нам удалось кое-как вытолкнуть его из хаты на улицу и втащить в корзинку… Ругаться и кричать он перестал, но зато начал как-то жалобно стонать…
— Не подох бы грехом, — сказала Лизка, — засудят!
— Ни-ни-чего! — еле ворочая языком, ответил учитель в поддевке, — тро-о-огай!..
Я тронул «Буланжу»… Учитель съехал на дно корзинки и уперся ногами под козла. Картуз с него свалился… Он стукнулся о твердое сиденье и застонал. Другой тоже еле сидел и что-то говорил сам с собой, беспрестанно повторял одно и то же… «Н-да-да… гм! н-да!..»