— Ты — Журлов? Кузнец? — спросил урядник, оглядывая фигуру кузнеца с ног до головы большими, выпуклыми, налитыми кровью, вероятно, от выпитой водки, глазами.
— Я! — ответил кузнец.
— Ты… а-а-а! Ты! — урядник подошел к нему и вдруг, точно играя, ударил его указательным пальцем правой руки по носу. — Ты! — повторил он. — Ты, голубчик… ты!.. Тебя-то нам и надо… Ах ты, гадина эдакая, а? Какими делами… а?…
— Какими делами? — угрюмо переспросил кузнец.
— Ты арапа-то не строй! — воскликнул урядник злорадно. — Каков, а? — обратился он к управляющему и продолжал: — Дело хорошее, прекрасное дело… Ах ты, подлец! Посмотрим, как ты перед господином приставом поговоришь, поговоришь, голубчик… Какие дела, спрашивает?.. Ха!.. — он опять махнул его пальцем по носу. — Ты поджигать, каналья!.. Мстить! С заранее обдуманным намерением… Ах, ты, подлец!..
— Я не поджигал! — сказал кузнец.
— Что-о-о?.. А кто же… ха-ха-ха! Не он, а?.. Ну, а кто же?.. Пушкин, что ли?.. А?.. Ска-а-а-ти-на!..
— Не я! — снова повторил кузнец.
— Ладно… не ты, так не ты… А я знаю, ты… Да что с тобою толковать… Свидетели, брат, есть… Связать его!.. Эй, свяжите-ка его, ребята!..
— Меня вязать нечего, — сказал кузнец, — я и так не уйду… не боюсь я…
— Ну, там увидим, боишься ли, нет ли, — произнес урядник, и вдруг закричал на нас: — Вам говорят — связать!..
— Это дело не наше, — сказал Юфим, — вяжи сам… На то над нами и поставлен… Наше дело тут не при чем… Да!.. Понапрасну человека обижать не закон.
Кузнец обернулся, посмотрел на дядю Юфима, и вдруг рот его чуть-чуть тронулся ласковой и вместе какой-то жалостной улыбкой.
— Вяжите, ребята, — тихо произнес он. — Пущай потешутся… Мне все едино… Я не жег… не боюсь!..
— Вот так-то лучше! — опять злорадно воскликнул урядник. — Вяжи! — обратился он к нарядчику.
Нарядчик с припасенной заранее веревкой боязливо подошел к кузнецу и сказал:
— Давай!
Кузнец безропотно закинул руки назад. Лицо его потемнело… губы тряслись… Он нахмурился и, видимо, делал страшные усилия, стараясь сдержать себя.
Нарядчик быстро, ловко и крепко скрутил кузнецу руки и, когда сделал это, усмехнулся гадкой, злобной усмешкой и сказал:
— Вот таперя не подожгешь!
— Не подожгешь! — повторил урядник.
Кузнец молча глядел в землю.
Управляющий подошел к нему и, стараясь заглянуть в глаза, злобно сказал:
— Что, голубчик, догулялся, а?.. Догулялся, я говорю!.. Так и надо… по-о-одлец!
Раздался гулкий звук пощечины.
— Бей еще! — сказал кузнец. — Благо, у меня руки связаны… Ах ты, гад!.. Тьфу!..
Он плюнул ему в лицо.
— Ведите его! — завизжал управляющий, быстро отскочив от кузнеца. — Чтоб духу не было!..
— Запереть пока, а завтра в стан! — сказал урядник.
Кузнеца увели.
XXXIV
Нас отпустили. Мы отправились на кухню и там совершенно неожиданно наткнулись на такую картину: на полу около стола валялась, как чурка, кухарка, страшно избитая и связанная. На ней положительно не было лица. Какой-то кровяной комок, а не лицо. Рот был заткнут тряпкой, крепко-накрепко закушенной зубами… На обнаженном теле висели там и сям узкие полосы одежды. Жидкие рыжеватые на голове волосы были растрепаны, и вырванные клоки их валялись на полу.
— Господи!.. Что ж это значит! — воскликнул Юфим. — Ох, грехи!.. Беги кто-нибудь за самим… Не трогай до урядника.
Нарядчик нагнулся, оправил на ней платье и вытащил изо рта тряпку. В горле у ней что-то захлюпало.
— Эй! — крикнул нарядчик. — Матрен! А, Матрен! Кто тебя! А?..
— Чего спрашивать, кто?.. Известно, кто, — сказал Юфим. — Он, небось.
В горле у кухарки захлюпало еще шибче. Она вдруг открыла как-то страшно круглый, весь залитый кровью левый глаз и зашевелила губами…
— Что-о-о? — крикнул нарядчик.
— Му-у-у-ж! — послышался хриплый, сдавленный, слабый голос, и после этого в горле у ней опять захлюпало.