На кухню между тем прибежали урядник и управляющий. Последний от страха присел на корточки.
— Как я скажу князю? — жалобно крикнул он. — Что мне будет?
— Ах, чорт! — воскликнул урядник. — Ловко! Кто же это, а? Жива?..
— Жива-с! — ответил нарядчик.
— Развяжи ей руки-то, — сказал урядник и снова воскликнул: — Ловко!.. Ну, ну!.. Кто же это, а?
Нарядчик нагнулся к кухарке и крикнул:
— Матрен! Матрен! Слышишь? Кто тебя?
— Му-у-уж! — снова получился едва внятный ответ. Из горла избитой вылетел звук, ужасно похожий на крик курицы, поющей петухом.
— В больницу надо! — решил урядник. — Везите скорей в Грачево.
— Помрет дорогой! — сказал нарядчик.
— Помрет — меньше врет! — сострил урядник и добавил: — Скорей на телегу и марш!..
Управляющий велел запрячь телегу. Урядник сел на скамейку и закурил. Кухарку развязали и положили на кровать.
— Ловко! — опять повторил почти с удовольствием урядник, глядя на залитое кровью лицо кухарки и пуская к потолку густые струи табачного дыма. — Ловко! Где ж он теперь, а? Найти его, голубчика!.. Заодно с кузнецом и отправим… Убил ведь бабу-то, — обратился он к «самому», — а? Как думаете?
Управляющий, бледный, с испуганным лицом, молча подошел к окну и забарабанил пальцем по стеклу. К крыльцу подъехала телега. Урядник встал.
— Тащите! — сказал он.
Кухарку вынесли, положили на телегу на сено, прикрыли сверху дерюгой, и нарядчик повез ее в земскую больницу.
— А вы, ребята, молодчика-то найдите, — обратился к нам урядник, уходя с управляющим прочь, — без него этого дела не разжевать…
XXXV
— Провались ты пропадом и с жизнью-то этой? — воскликнул дядя Юфим. — Плюнуть, да уйтить отсюда, куда глаза глядят… Самое святое дело! И откеда он взялся только… притка его задави!..
— Откеда?! Мы даве привезли, — сказал Культяпка. — Ссадили у амбаров… догадало нас!.. А все кузнец… дернула нелегкая… словно на грех!.. Да, правда, нешто думано?.. Видим, человек выпимши… Ну, мол, наплевать, поедем!
— Мотри, ребята, как бы вам за это не влетело… Не намахали бы, гляди, — сказал Юфим.
— А кто скажет-то?
— Скажут… Найдутся… Ты первый… Сволочь, брат, ты, не в обиду будь сказано… Чего ради ты на кузнеца-то наплел? Человеку гибнуть от твоих слов… Неужели ты и на суду это покажешь?
— Ну, вот, была нужда! — воскликнул Культяпка. — Мне, главная причина, думаю, жалованьишка не прибавят ли… А то нешто я стану…
— Язычком заслужить хошь!.. Хо-о-о-рошее дело!.. Только гляди, сват, береги голову…
— А что?
— Ничего… Так, мол… Ну, одначе, — переменил Юфим речь, — кто же у нас за стряпуху будет? Ужинать пора… Жрать хотца… Михайло, наливай хучь ты, покеда что…
Мы уселись за стол. Культяпка налил щей. Началось обычное «хлебанье» чего-то черного, вонючего, гадкого…
— Вот что, братцы, я надумал, — заговорил дядя Юфим, когда мы улеглись на своих обычных местах в сарае, — уходить нам отседа надо… бросать… Ну их к ляду и с местом-то! Ни те спокою, ни те харчи… обращенье собачье… вша… грязь… тьфу! Да неуж мы того стоим?!
Мы молчали…
— Уходить надо, — продолжал он, — время теперя самое горячее… рабочая пора… Что тут-то?.. Тут ведь кому жить?.. Кто нови не видал, тот и ветоши рад… Махнем на болото, на торф… Трудно, зато деньга… А то по деревням пойдем… Теперя навозница… Там, глядишь, покос… А осенью молотить пойдем… Гоже, ей-богу…
— А зиму-то? — спросил Тереха. — Главная причина зима!
— Ну, зима! До зимы глаза вылупишь… И зимой найдем… Была бы, брат, шея, а хомут найдется… Уходить надо!…
— Ну, там увидим! — зевая, произнес Тереха-Воха и вскоре захрапел. Дядя Юфим поворчал что-то про себя, повозился и тоже уснул…
Но мне не спалось… Я вышел за ворота, сел и долго сидел, прислушиваясь к шопоту ночи… Далекое, темное, усыпанное звездами небо манило к себе своей таинственной тишиной…
— Что там?.. Неужели и там тоже людская ненависть, злоба, мученье, слезы, грязь, тьма?
Утром нашли Соплю. Он висел в каретном сарае на переводе, синий, с высунутым наполовину языком, необыкновенно жалкий.
— Жуть! — воскликнул Тереха-Воха, увидя его. — Господи помилуй! Мне теперя ни в жись ночью не уснуть… Жуть!
— Чорту баран! — мрачно произнес нарядчик. — Допился!
— Нет, что же, — сказал кто-то, — человек он был ничего… Простяга… Жалко!
— Таких жалеть неча! — перебил нарядчик. — Чего его жалеть, коли он сам себя не пожалел… Таких не отпевают… в куль да в яму… Туда и дорога!.. Чорту баран!..
— Врешь, брат, — сказал Юфим, — отпевают… Допрежь не отпевали, а теперь отпевают… Одно только — не в церкви, а на паперти… Да не наше это дело… Не нам судить… Он в деле, он и в ответе. Грех судить… пожалеть надо! Люди мы… Мы не пожалеем, кто нас пожалеет?.. Эх-хе-хе!..