Он протянул ей бокал, и Женевьева, рассеянно взяв его, поднесла к губам и глотнула. Сладковатая жидкость приятно согрела горло.
— Что это?
— Уверяю вас, не яд. Зная вашу неприязнь к бордо, я выбрал белое немецкое вино.
Нахмурившись, она отпила еще немного вина, но тут же вспомнила, что оно вызывает ужасную головную боль. Тристан жестом пригласил ее к столу, и Женевьева опустилась на стул.
— Хотите есть? — спросил он.
— Нет, не очень.
Он положил ей на тарелку жареную дичь, пирожки с яблоками и осеннюю зелень.
— Странно. А мне казалось, вы умираете с голоду, — заметил он.
Женевьева не сводила с Тристана глаз. Теперь она видела в нем уже не врага, а мужчину.
— Я полагала, что вам нет до меня никакого дела. — Женевьева взяла вилку и без всякого энтузиазма приступила к еде.
— Вот как? — отозвался Тристан.
— Я знаю, что вызываю у вас только гнев. Мне и в голову не приходило, что вы… — Женевьева смущенно потупилась.
— И мне тоже, — ответил он. — Жаркий румянец залил ее щеки, и Тристан понял: она думает, будто он позвал ее сюда, чтобы утолить страсть. Его мучило раскаяние.
— Я думал, вы не откажетесь выпить вина, поужинать и…
Язвительно усмехнувшись, она перебила его:
— О, разумеется! Вот теперь я чувствую себя придворной куртизанкой, а не деревенской шлюхой!
Он поднялся и подошел к камину.
— Тогда чего же вы хотите от меня?
— Свободы, — бросила Женевьева.
Тристан метнулся к ней и взял ее за подбородок.
— Свободы? У вас она уже есть, а вы мечтаете неизвестно о чем! Вы хотите скитаться по лесу? Голодать, изнывать от жажды, бояться хищников и самого злобного зверя — двуногого? Скажите, Женевьева, что стало бы с вами, столкнись вы с таким чудовищем? Вы могли вновь оказаться в плену, и в куда более затруднительных обстоятельствах! Или вам все равно? Говорите же, я хочу знать!
— Мне больно! — вскрикнула Женевьева и попыталась отвернуться. Тут в дверь постучали, и в комнату впорхнула Тэсс.
— Прикажете унести подносы, сэр?
— Что? Подносы? Да, унеси.
Глядя на горничную, Женевьева почувствовала отвращение. «Это же моя комната, моя кровать!»
Тристан снова отошел к камину и уставился на огонь. Торжествующе улыбнувшись Женевьеве, Тэсс собрала посуду, присела и вышла.
— Женевьева… — начал Тристан. Она в бешенстве вскочила на ноги.
— Я предпочту быть пленницей дровосека — даже седого, беззубого и дряхлого! Глупец! И все это вы называете милосердием? Вы пригласили меня поужинать в моей собственной комнате, предложили пищу, которая принадлежит мне!
К ее удивлению, Тристан не разозлился, а рассмеялся.
— Вы просто спятили! — не помня себя, вскричала Женевьева.
Он направился к ней с улыбкой — но не злобной и не саркастической. Она вдруг осознала, что стоит у самой кровати. Тристан провел пальцем по ее щеке.
— Чем вызвана эта внезапная вспышка?
— Внезапная? Что же в ней внезапного?
— Все! Появившись здесь, вы вели себя тихо, согласились поужинать со мной. У вас было спокойное, нежное лицо. Даже заподозрив, зачем я послал за вами, вы не стали бить тревогу. А вот теперь опять в ярости. При чем тут эта девица, Тэсс?
— Мне все равно, с кем вы спите — с Тэсс или еще с десятком таких же коров!
К ее величайшей досаде, он разразился хохотом и бросился на постель, Женевьева удивилась. Тристан смеялся так, словно никогда не слышал более забавной шутки. Наконец он вскочил и взял ее за плечи.
— Вы заблуждаетесь, миледи. Да, да! Заблуждаетесь, считая, что на вас напали, взяли силой. Бедняжка! Это же наглая ложь! Есть то, что известно нам обоим… — Он галантно поклонился. — Миледи, Ричард III мертв, Англией правит Генрих. Вы сражались и проиграли. Иденби принадлежит мне, как и вы. Мы оба знаем это, но почему-то вы выбрали странный способ выражать смирение!
— Не глупите! Нам обоим известно, что кое у кого в Англии есть гораздо больше прав на престол!
— Вы хотите вновь поднять восстание? Но ведь ясно как день, что оно обречено на провал. На этом ваши ошибки не кончаются: вы уверены, что я околдован чарами этой деревенской простушки!
— Вздор! — бросила Женевьева. Радуясь, что Тэсс оставила на столе бокалы, она взяла свой и залпом осушила его.
— Женевьева, идите сюда.
Она обернулась. Он сидел на постели, скрестив руки на груди. Она не шелохнулась.
— Идите сюда.
Она могла бы воспротивиться. За такие оскорбления Тристан заслуживал пощечины. Но вдруг Женевьева ощутила усталость и страх выдать себя: она слишком хорошо помнила, что сказал ей Тристан в приступе ярости и горечи. Когда-то давно он, вероятно, был обаятельным, веселым и нежным юношей. Наверное, жена считала его самым галантным из рыцарей, охотно принимала его ласки и смеялась шуткам, и это было прекрасно.