Эвьен скривилась, даже не пытаясь скрыть под перьями выражение своего лица. – Вы сами вынуждаете меня волноваться, мой король. А вчера? Вчера вы появились с ней на садовой ярмарке в центре Эвны! Что скажут подданные? Вы не цените мой покой, но думайте же хотя бы о том, как вы выглядите в глазах своего народа!
- Эвьен, моя дорогая… - король беззаботно отмахнулся. Он и впрямь, желая развлечь чужеземку, на собственной колеснице повез ее на ярмарку и провел там с ней пару часов на глазах торговцев и посетителей. Эвна славилась своими садами, и про выставленные в шатрах цветы и саженцы можно было рассказывать часами. Лангвидэр, однако, оживлялась только при виде магнолий. Уж чего-чего, а этого добра в столице хватало. – Я думал вчера над этим. Подданные поверят любому моему слову, так что мне стоит объявить Лангвидэр моей родственницей? Это снимет все вопросы и создаст к ней подобающее отношение. Скажем… племянницей. Да, точно. Моей племянницей, Эвьен.
- Вашей племянницей?! – взвизгнула королева, резко захлопывая веер. – Вы хотите сказать, что представите какую-то дикарку роднёй нашим детям, наследникам королевской крови? Ваше величество! Я никогда ни слова не говорила против того, что вы мне неверны, но это уже слишком! И потом, - немного запнувшись, продолжала она, - старики еще помнят вашего отца. У него было всего два сына, и один из них, ваш брат, умер от холеры в пятилетнем возрасте, Эволдо. О какой племяннице может идти речь?
- Это уже мелочи, дорогая, - всё так же беззаботно улыбнулся Эволдо. – Меремах угодил моему вкусу, привезя заморский цветок, и теперь, моей королевской волей, я желаю, чтобы Лангвидэр была рядом без лишних вопросов со стороны народа.
- А министры? – королева цеплялась за последнюю надежду. Министры-то слышали, что докладывал Меремах, при каких обстоятельствах заполучил на свой корабль очаровательную пленницу, о которой известно лишь то, как ее зовут. Совет министров – чистокровные эвийцы, ведущие свои рода с незапамятных времен, чьи предки в десятках поколений покоятся в семейных склепах в засыпаемом песками Эвейяте. Министры этого не допустят.
- Вы забываете, Эвьен, воля короля – закон.
Не говоря больше ни слова, Эвьен церемонно кивнула и вышла – прямо, гордо держа голову и больше не стараясь скрыть под королевским высокомерием блестящие яростью глаза. Чтобы абсолютно чужую, неизвестно как и где воспитанную женщину считали родственницей наследникам крови? И это – всего за три дня, в течение которых король безуспешно скачет сайгаком вокруг молчаливой пленницы, а той всё равно, она послушна – и вместе с тем есть какое-то презрение в ее покорности. Она не говорит по-эвийски, а если и подает голос, то лает на своем варварском диалекте, из которого даже дворцовые переводчики разбирают лишь отдельные слова. Эвьен чувствовала, что готова отдать Лангвидэр под плеть, чтобы в королевских подвалах чужеземке втолковали, как надлежит относиться к вниманию короля. Ведь он потеряет к ней интерес, едва добившись от нее ответной реакции. А именно в ее реакции и лежит вся загвоздка. Нужно убирать Лангвидэр из дворца, и как можно скорее, иначе неизвестно, что последует за абсурдным решением короля объявить ее родственницей.
О том, что она станет женой короля, Эвьен знала с ранних лет. Ее воспитывали как будущую королеву, обучая самоконтролю и жесткому придворному церемониалу, тщательно давя любые отголоски чужеродной крови в ее характере. Эвьен редко давала волю своей злости, считая терпение основной своей добродетелью. Однако преграды с ее пути устранялись легко и невероятно изящно, и своей коварной изобретательностью она была обязана именно далеким горным предкам.
3
Нанде, единственной дочери старшего придворного алхимика, едва исполнилось шестнадцать лет. Детство свое она провела в лаборатории отца, ассистируя ему в работе. К шестнадцати годам она умела ловко препарировать лягушек и ящериц и читала на нескольких давно забытых языках, однако и слышать не слышала о придворном этикете. Вышколенная дворцовая прислуга на быстроглазую шуструю девчушку смотрела с высоты своего воспитания. И всё же в том, что Нанда, не имевшая навыков в области служения знатным господам, попала в штат личной прислуги Лангвидэр, не было никакой случайности – об этом позаботился отец. Именно он настоял, чтобы рядом с чужеземкой постоянно находился кто-то надежный. Король, впрочем, не возражал: девушке будет проще в случае чего воздействовать на неприступную гостью.
Что касается самой Нанды, то ей было просто интересно. Девушка с затаенным трепетом примеряла форму дворцовой горничной и даже пару раз покрутилась перед высоким мутным зеркалом в бронзовой оправе, что стояло в кабинете отца. О том, чтобы хоть одним глазком взглянуть через замочную скважину в бальный зал, не могло быть и речи, и свою будущую госпожу Нанда увидела лишь на следующий день.
Потерянной, усталой и в полном отчаянии от кипящих вокруг событий.
Лангвидэр никого не желала видеть. Она не понимала языка окружавших ее людей и разражалась недвусмысленной бранью в ответ на любую попытку приблизиться к ней. А потом, в отчаянии заламывая руки, металась по роскошным покоям. На корабле она еще хоть как-то держалась – но корабль был только началом. Здесь, во дворце, с ней обращались как с хрупкой драгоценностью, и золотая клетка душила ее, давая понять, что родину она больше не увидит.
Юная дочь алхимика, незнакомая с придворными условностями, не была растоптана улепетывающими служанками лишь потому, что успела вовремя забиться в угол. Там и оставалась незамеченной, когда госпожа, высокая женщина в свободном белом платье, в ярости метнула в захлопнувшуюся дверь подсвечник и, отвернувшись, разрыдалась. Лангвидэр отшвырнула ногой мягкий небольшой пуфик, плюхнулась на пол и, привалившись спиной к стене, уткнулась лицом в колени. Нанда, стараясь не шуметь, на четвереньках выползла из своего укрытия. Без толпы дворцовых куриц стало гораздо спокойнее, в наступившей тишине был слышен шелест листвы в саду. Девушка подобрала юбку и подползла поближе – ей и в голову не приходило убегать.
Лангвидэр сидела на полу, спрятав лицо в колени, ее длинные волосы рассыпались по плечам и спине. Нанда, стараясь не выдать своего присутствия, украдкой ее рассматривала. Это здесь, на материке, королевство Эв знают даже в самых уединенных уголках, причем не в самом лучшем свете. Для госпожи, которую привез из далеких краев адмирал Меремах, слава прибрежного государства и его короля – пустой звук. Одной ей здесь, должно быть, очень одиноко. Девушку захлестнуло неожиданно острое чувство – то ли нежность, то ли жалость, она так и не поняла. Нанда прижала руки к груди и судорожно вздохнула.
Лангвидэр подняла голову. Ее сухие глаза лихорадочно блестели, она часто заморгала, всматриваясь в лицо застывшей перед ней девушки, словно стараясь стряхнуть с ресниц так и не выступившие слезы. Нанда затаила дыхание: настолько явным, безнадежным было отчаяние на лице королевской пленницы. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем сжатые в тонкую нитку губы женщины чуть дрогнули в слабом подобии улыбки. Нанда и сама была напугана, но ее любопытство – любопытство маленького дикого зверька – нарушало царившую в роскошной комнате гнетущую атмосферу.
- Я… Может, мне расчесать вам волосы? – робко пискнула девушка первое, что пришло в голову. Она не сомневалась, что столь ответственное дело уже поручено кому-то более подходящему, но факт оставался фактом: Лангвидэр выгнала всех служанок, и те вылетели из ее покоев верещащей толпой, а волосы ее так и оставались неприбранными. Должен же кто-то этим заняться, в конце концов. Наткнувшись на непонимающий взгляд, Нанда жестом изобразила гребень. Женщина пожала плечами, напряженное лицо ее приняло более спокойное выражение. Затем она легко вскочила на ноги и ушла к зеркалу, перед которым валялся высокий резной стул. «Хорошо хоть зеркало она не разбила». Нанда неслышной тенью проследовала за ней.