50
На ферме горел свет. Одетта подумала, что ей просто необходимо обсудить с кем-нибудь последние события — пусть даже с Сид. Открыв дверь, она вошла на кухню и увидела Сид и Калума, сидевших за кухонным столом. Перед ними стояли пустая бутылка от виски и два стакана.
— Здравствуй, дорогая! — вскликнула Сид, старательно избегая ее взгляда. — Как прошла свадьба?
— Великолепно. — При виде Калума Одетта начала потихоньку пятиться к двери. — Извините, если помешала, но мне нужно забрать Уинни.
— Я бы предложила тебе выпить, — сказала Сид, пожимая плечами, — но у нас уже все закончилось.
— Ничего страшного. Я и так уже достаточно выпила, — сказала Одетта и вышла с кухни, закрыв за собой дверь. За ней, как привязанная, бежала Уинни.
— Подожди! — крикнул Калум, открывая дверь и устремляясь за ней.
Одетта, не обращая внимания на его призыв, торопливым шагом двинулась к мельнице. Калум быстро ее нагнал, схватил за руку и заставил остановиться.
— Ты меня ненавидишь, да? — спросил он. — Сид, во всяком случае, утверждает, что ненавидишь.
Одетта высвободила руку из его хватки и зашагала к мельнице. Ее чувства к Калуму нельзя было описать одним словом. Они были куда сложнее и противоречивее. Но обсуждать их с Калумом в ее намерения не входило. Слишком много волнующего и даже трагического узнала она в этот вечер. Ей было над чем поразмышлять.
Калум, с минуту постояв, тоже двинулся к мельнице. Он подошел к двери в тот самый момент, когда Одетта доставала из-под коврика ключи.
— Джимми тебе все рассказал?
Одетта нашла на связке нужный ключ и стала дрожащей рукой вставлять его в замочную скважину.
— Ты можешь ответить мне на один вопрос? — выдавила из себя она.
— На какой? О том, что случилось в Африке?
— Джимми хочет, чтобы я тебе помогала, вот я и подумала, что это как-то связано с тем, что произошло в Африке.
— Не нужна мне никакая помощь!
— Зато тебе нужны рисунки…
— Что такое? — Казалось, первую минуту он никак не мог понять, о чем она толкует. Потом, к большому ее удивлению, он расхохотался. — Так вот, оказывается, о чем ты думаешь! О парочке провезенных в Англию контрабандой рисунков Пикассо. Как это все-таки для тебя типично. Я давно уже подметил, что жизнь в твоем представлении — это не что иное, как нашпигованный бесконечными интригами телесериал.
Одетте захотелось сказать ему что-нибудь очень едкое, обидное, но она взяла себя в руки и заговорила ровным, спокойным голосом:
— Верни ему эти рисунки, ладно? Ты же знаешь, что он хочет отдать их братьям.
Калум поковырял ногтем древнюю, насквозь прогнившую планку дверной рамы.
— К чему? Джимми все равно не сможет их продать. Стоит ему обратиться в какой-нибудь художественный салон или пойти на аукцион, как таможня сразу же поднимет страшный шум.
— Стало быть, Джимми и в самом деле провез их в Англию нелегально?
Калум неопределенно пожал плечами и ничего не сказал.
— Так это ты привез рисунки в Англию? — догадалась Одетта.
— Да, это я привез их в Англию. Из Мпона, — сказал Калум, выпячивая нижнюю челюсть. Казалось, он немало гордился этим обстоятельством.
— А как они оказались в Африке, скажи на милость? — спросила Одетта и свистнула, подзывая Уинни.
— Ага! Джимми, стало быть, ничего тебе об этом не сказал? — Калум прислонился к двери и некоторое время смотрел на Одетту в упор. — Что ж, тогда я скажу: отец не хотел, чтобы Джимми после его смерти платил налог на наследство. Поэтому он написал на обратной стороне рисунков письмо, по всем правилам эти листочки сложил, запечатал в конверт, наклеил марку и отослал в Африку. Это непреложный факт, хотя не уверен, что каракули на обороте увеличили ценность рисунков. — Тут Калум ухмыльнулся. — Знала бы ты, что папаша написал на обратной стороне. Чрезвычайно пикантное получилось письмишко…
— Он не стал бы отдавать тебе письмо отца, — покачала головой Одетта, вспомнив, какое значение придавал Джимми переписке с Сильвианом-старшим.
— Флорри на этом настояла, — прошипел Калум. — А Джимми делал все, что она ему говорила.
— Но все же: где теперь рисунки? У тебя?
Калум снова стал ковырять ногтем дверную филенку. Казалось, в эту минуту ничего интереснее этого процесса для него не существовало.
— Я их продал, — наконец сказал он.
— Но ты только что сказал, что таможня…
— Неужели ты думаешь, что я поперся с ними на аукцион Кристи? — с удивлением посмотрел на нее Калум. — Да ничего подобного. Я попросил Дэнни свести меня с нужным человеком. Рассчитывал, что он заплатит мне налом. Согласись, наличность в сейфе все-таки лучше, чем рисунки, которые нельзя выпустить на открытый рынок?
По-видимому, Калум все-таки испытывал по поводу этой сделки чувство вины, поскольку опустил голову и старался в глаза Одетте не смотреть.
— Я должен был их продать — тогда мои дела находились в отчаянном состоянии. Джимми, должно быть, полагал, что я продам их какому-нибудь набитому деньгами богачу, повернутому на почве коллекционирования предметов искусства. — Тут Калум не выдержал и усмехнулся. — Желательно иностранцу, который не сможет прочитать то, что написано на обороте. Но он не учел того, что украденные или нелегально ввезенные в страну предметы искусства поступают исключительно на черный рынок, где их приобретают преступники.
Ну так вот: Дэнни свел меня с парнем по кличке Нож. Тот отстегнул мне крупную сумму наличными, а сам положил рисунки в портфельчик и отбыл в Колумбию с намерением обменять их на двадцать килограммов лучшего в мире кокаина. Таким образом мой бизнес был спасен. — Тут Калум задумчиво потер подбородок и добавил: — Тут, правда, неувязочка одна вышла…
— Какая же? Джимми потребовал вернуть ему деньги?
— Если бы только это… До меня дошли неприятные слухи. Говорят, Нож в определенных кругах жаловался на то, что ему никак не удается сбыть с рук рисунки с написанным на обратной стороне дурацким текстом. Никогда бы не подумал, что гангстеры такие снобы…
— Боже мой! — воскликнула Одетта, приложив ладони к щекам. — И после этого ты еще говоришь, что я представляю жизнь как нашпигованный интригами сериал? По-моему, это твой рассказ смахивает на сюжет гангстерского фильма.
— А ты знаешь, почему этот самый Нож до сих пор не перерезал мне горло? — с мрачной усмешкой поинтересовался Калум. — Благодаря твоим стараниям, сестричка.
— Не поняла… — сказала Одетта, глядя на него с недоумением.
— Его отпугнула та самая телекомпания, которая с твоей подачи следит теперь за каждым моим шагом. — Калум невесело рассмеялся и потер себе лоб. — Ну не хочет Нож становиться героем сериала о Фермонсо-холле — что ты с ним поделаешь? Полицейские, похоже, и так с него глаз не спускают, только у них с доказухой слабовато, а тут, случись что, доказательства им, можно сказать, на блюдечке принесут — вернее, на видеопленке.
— Но почему ты сам не обратился в полицию? — Одетта была настолько ошарашена рассказом Калума, что ей и в голову не пришло спросить, как он узнал о ее интригах.
— Не будь наивной, Одетта! — прорычал он. — Тогда меня тоже привлекут. За отмывание денег.
— А как же Джимми? Ты втянул его в эту авантюру, но что он получит взамен?
— Я предложил Джимми десять процентов в своем предприятии. Когда «Дворец чревоугодия» начнет функционировать, его братья будут просто купаться в деньгах.
— А он начнет функционировать? — спросила Одетта, пристально глядя в глаза Калуму. — Насколько я знаю, инвестиции превысили все мыслимые пределы, отдачи — никакой, сроки строительства срываются, инвесторы в панике. Другими словами, Калум, твои дела плохи, очень плохи. Как же ты будешь расплачиваться с Джимми? Или поступишь с ним, как со мной — то есть, попросту говоря, пошлешь его к черту? А ведь он не только спас твой бизнес, передав тебе рисунки. Он, между прочим, спас твою жизнь…