Если до сего времени мы говорили о поисках и находках, методах выявления подделок, экспертизе архивных документов, то, рассказывая о творчестве академика Н. М. Дружинина, прежде всего обратимся к его источниковедческому проникновению, к блестящей критике исторического источника по его содержанию.
А ведь источниковедческий анализ архивных документов — это важнейший этап той работы над ними, которая обязательна и для архивиста, выявляющего, описывающего, публикующего документ, и для историка-исследователя, изучающего на основании этих документов факты, явления, закономерности общественного бытия людей.
Академик Дружинин заинтересовался важнейшим программным документом Северного общества декабристов, так называемой «Конституцией», написанной Никитой Муравьевым.
Перед арестом, предчувствуя надвигающуюся беду, Муравьев порвал свою «Конституцию». Ее не оказалось и в следственных делах декабристов, когда с ними стали уже в начале XX века знакомиться исследователи. Но вот один из них, Довнар-Запольский, в книге «Мемуары декабристов» публикует текст «Конституции» Муравьева. Оказалось, что она хранилась отдельно от следственных дел. Историки ринулись к этому документу. И очень скоро выяснили, что перед ними текст «Конституции», написанной Муравьевым по памяти уже в тюрьме. Не очень удивились они известной умеренности требований, которые выразил Муравьев в этом варианте «Конституции». Тут и конституционная монархия и безземельное освобождение крестьян, высокий имущественный избирательный ценз и почти нет никакого разрешения национального вопроса. Ужели под таким документом могли подписаться пламенный Рылеев, радикально настроенный Александр Бестужев, горячий Каховский?
Нет, не похоже. Наверное, Муравьев сознательно изменил текст «Конституции», да и нельзя забывать, что писалась она в тюрьме, по памяти. Судить об истинных намерениях и социально-политических взглядах членов Северного общества декабристов по этому тексту — значит неизбежно впасть в ошибку, невольно наделить их идеями, которых революционеры-дворяне не проповедовали.
Нужно было искать другой список, не тюремный. Но где искать?
В 1904 году от сотрудников рукописного отдела Румянцевского музея стало известно, что музею пожертвован портфель, в котором хранились бумаги замечательного декабриста, друга Пушкина — Пущина. Стало известно, что вечером 14 декабря 1825 года, когда уже и в Петербурге и в Москве шли аресты участников разгромленного восстания, на квартиру Пущина заехал поэт П. А. Вяземский. Пущин ожидал полицию. Ни на минуту не сомневаясь в том, что он будет арестован, Пущин передал Вяземскому запертый портфель с бумагами. И вовремя. На следующий день его арестовали. Следствие, суд, ссылка, Сибирь — 31 год Пущин провел в изгнании и только в 1856 году, после смерти Николая I, по «высочайшей амнистии» он, наконец, смог вернуться домой. Вяземский свято хранил портфель, хранил запертым, не притронувшись к бумагам, находящимся в нем.
А среди бумаг оказался текст «Конституции» Муравьева и записка с критическими высказываниями по поводу этого документа!
Текст «Конституции» переписан чьей-то рукой, но не Муравьевым. На полях чернильные и карандашные пометки, замечания. Но кто их делал? Когда они сделаны и вообще когда написана эта «пущинская», как ее стали именовать, копия «Конституции», насколько она отличается от тюремной?
На все эти очень важные вопросы ответить можно было лишь частично, ведь жандармские архивы оставались почти недоступными, как только самодержавие подавило первую русскую революцию 1905–1907 годов.
На все эти вопросы ответил академик Дружинин, как только после Октября открылись секретные архивы царских опричников.
Дружинин прежде всего выяснил, чьим почерком переписана «Конституция». Почерк оказался характерным, и принадлежал он Рылееву. Но зачем Рылееву понадобилось делать копию этого документа? На этот вопрос частично дали ответ пометки на тексте. Они, как показал палеографический анализ, принадлежали Бестужеву и Торсону, оба они были офицерами русского военного флота. Рылеев же готовил восстание в Балтийском флоте, вынашивал план захвата Кронштадта. Для них, для балтийских военных моряков, и переписал он программный документ Северного общества.
Но самое большое количество пометок на полях «Конституции» сделал барон Штейнгель. Он во многом был не согласен с Муравьевым. Штейнгель, пожалуй, был более последовательным сторонником идеи конституционной монархии, нежели Никита Муравьев. Он требовал самого строгого ограничения прав императора, сохраняя монарха только как символ, но не наделяя его никакими полномочиями. Вся власть — народным представителям. Не соглашался Штейнгель и на имущественный избирательный ценз, о котором также говорится в этом варианте «Конституции».