– Скорее всего, он приготовил вечеринку-сюрприз.
Мартин сложил руки на груди и пристально посмотрел на меня.
– Ты знаешь, как он будет себя вести, Марти. – Я надел кожаную куртку. – Вырубится или напьется, мечтая помахать кулаками.
– Будь осторожен. И помни: наши двери всегда открыты.
– Ага, ладно. Передай Брэнде спасибо от меня.
Он опустил руки, вздохнув.
– Конечно.
Взволнованный взгляд Мартина следовал за мной, как теплый ветер, к кабине моего старого голубого Dodge. Дыхание вырывалось паром из моего рта, когда я включил двигатель и дал ему медленно прогреться. Я обдумывал предложение Мартина, пытаясь определиться.
Форды жили в большом кирпичном доме на Фронтстрит. Перед ним стояли огромные клены, а вдоль тротуара – забор из кованого железа. Дом был построен в 1862 году, его переделали и обновили. Интерьер был наполнен эклектичными статуями и картинами, которые они насобирали за долгие годы у друзей-художников и привезли из дальних путешествий.
Я часто там бывал, и несколько раз, когда батя становился особо жестоким, я оставался в их гостевой. В такие ночи я часто думал о том, чтобы постоянно жить с Мартином и Брэндой. Я знал, что они меня примут. Мне девятнадцать, и я мог бы жить, где хотел. Батя не смог бы возразить. И все же…
Лежа на мягкой кровати в гостевой комнате Фордов с идеально работающим обогревателем, окруженный комфортом и крепкими кирпичными стенами вместо дешевых досок, я не мог заснуть. Я представлял отца одного в том дерьмовом трейлере и вспоминал, как, когда я был ребенком, еще до смерти мамы, он играл со мной в мяч. Или позволял мне притворяться, что я бреюсь по утрам перед зеркалом в ванной вместе с ним.
Батя был пьяницей-неудачником, но он был моей семьей.
На пассажирском кресле пикапа я достал из заднего кармана джинсов красный конверт. Он был красивым – скорее всего, из дорогого магазина канцелярии в Брэкстоне. Золотые театральные маски, трагедия и комедия, украшали конверт. Внутри лежало пятьдесят долларов и подарочная карта магазина одежды «Аутпост», тоже находившегося в Брэкстоне, а также записка, написанная аккуратным почерком Мартина:
Деньги потрать на что угодно. А сертификат используй для необходимого.
С днем рождения,
Мартин и Брэнда.
Мое зрение затуманилось.
– Черт, Мартин.
«Может, батя и моя кровь, – подумал я, – но Мартин и Брэнда моя семья».
Я собрался, завел не с первой попытки машину, стер конденсат со стекла. С парковки напротив театра я видел все еще стоящих там зрителей, разговаривающих с членами труппы.
И я увидел ее.
Уиллоу. Новенькую. На ступеньках, рядом с Энджи МакКензи и ее командой. Волосы выбились из-под ее розовой шапочки и рассыпались по белому пальто. В перчатках она держала свернутую программку «Эдипа».
– Она видела спектакль, – услышал я собственный голос.
Как идиот, я коснулся окна. В безопасности, спрятавшись в темноте кабины, я смотрел, как Уиллоу бросила взгляд на светящуюся бегущую строку. Свет озарил ее красивое лицо, идеальный овал гладкой кожи и большие глаза. Потом друзья потянули ее за руку и увели по улице в противоположном направлении.
Я вообще не знал эту девушку, но добавил то, что Уиллоу Холлоуэй посмотрела мое сегодняшнее выступление, к списку подарков от Марти, уже лежащих в кармане.
И впервые в жизни я почувствовал себя богатым.
Глава шестая
Айзек
Я оставил огни Хармони в зеркале заднего вида, а покрытая льдом дорога впереди становилась все ухабистее и темнее. Дома в этой части города стояли маленькие, окруженные забором-рабицей и голыми деревьями, скребущими небо.
Мышцы плеч напряглись, когда я подъехал к трейлеру – внутри жилой части горел свет. Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. «Батя, возможно, вырубился, а не поджидает меня», – сказал я сам себе. Так было бы не в первый раз.
Я заглушил двигатель и спрятал конверт с подарочным сертификатом и наличными в бардачок. Приносить свидетельства щедрости Мартина Форда в трейлер – значит напрашиваться на кучу дерьма.
Я повернул ключ в замке и поморщился, когда дверь скрипнула. Заглянул внутрь, как укротитель львов, перед тем как войти в клетку. Батя сидел на диване. Сидел, вырубившись. Подбородок опущен на грудь, влажно храпит. Телевизор показывал новости. Вторая бутылка Old Crow присоединилась к первой на кофейном столике, тоже уже пустая. Воздух казался густым от сигаретного дыма.
Я выдохнул с облегчением. Тихо подкравшись, я выключил телевизор и свет. Я подумывал о том, чтобы уложить отца и накрыть одеялом, но по горькому опыту знал, что безопаснее просто оставить его одного. Не хотелось давать последнее представление «Эдипа» с разбитым носом.