– Как там Регина? Они еще не поубивали друг дружку? Ты все еще с ними?
– Работа на публику, Федя! Регина простая баба, ей лишь бы поорать, особенно под этим самым делом. – Иван щелкнул себя пальцами по горлу. – А Игорек иезуит и характер как у кобры – она не догоняет половины его словес, причем каждый думает, что вставил другому фитиля. С ними, куда же я денусь, хоть какое-то творчество, а то свадьбы уже задолбали. Поверишь, всю дорогу одно и то же! Он ее на руках едва держит, того и гляди, пупок надорвет, у пушек, у парапета с видом на реку, на фоне стола с майонезами, первый танец, пятый поцелуй, рыдающая мамаша, папаша глаза в кучу не сведет… и всякая фигня в том же духе. Идиотизм! А морды гостей, а драка! Бывает, предложу креатив, память же на века, так нет! Нам чтобы у пушек и на руках! А то еще на ладони. В смысле он протянул руку, а она стоит подальше и вроде как у него на ладони. Классика. Ладно… – оборвал себя Иван и махнул рукой. – А Регина и Игорек ребята хорошие, платят неплохо, не жлобятся, да и девочки приятные. Бывает, пригласишь поужинать, а потом закатишься на дачку…
Регина Чумарова и Игорек Нгелу-Икеара были деловыми партнерами, совладельцами дома моделей «Икеара-Регия» и заклятыми врагами[6]. Регина руководила финансами, Игорек творческим процессом – оба ревниво пресекали попытки друг дружки вмешаться в «чужую» сферу. Иногда доходило до драки, причем в самом прямом смысле. И Регина и Игорек трепетно относились к Федору – им довелось пересечься еще в бытность того оперативником по делу о самоубийстве мужа Регины. Регина любила повторять, что, эх, была бы она помоложе! Игорек закатывал глаза и иронически хмыкал. Иван Денисенко готовил для их дома моделей сезонные буклеты.
– Между прочим, одна такая сейчас на подходе, – самодовольно сообщил Иван. – Опаздывает. Почему они считают, что должны опаздывать? Вот объясни мне, Федя, как философ. Думают, больше ценить будут? Разогревают? Снисходят? Набивают цену? Почему, Федя? Лично у меня была только одна женщина, которая приходила вовремя, я позвал замуж, а она отказала… – Иван вздохнул. – Настоящая. Трое детей, между прочим. Или даже четверо. Великий человек велик во всем. Как она радовалась, когда я дарил ей цветы! Никаких понтов, все как на духу. Моя выставка ее потрясла, она даже заплакала… Такие женщины штучная работа, одна на миллион.
– Почему же она отказала? – спросил Федор.
Иван пожал плечами:
– Наверное, не любила. Или… – Он задумался. – Или побоялась начинать с нуля, четверо детей все-таки и какой-никакой муж в наличии. Так почему они опаздывают, а?
– Ты же сам ответил…
– А сколько ты обычно ждешь? Час? Два?
– Когда-то долго, сейчас, наверное, нет…
– Почему?
– Старый стал, – усмехнулся Федор. – Да и некого. А если есть, то отношения спокойные, деловые, как у семейной пары со стажем. Метания, ревность, дежурство в кустах под домом… Все это атрибуты сладкоголосой птицы, все в прошлом.
– Какой еще птицы?
– Сладкоголосая птица юности… Есть такая пьеса.
– Не слыхал. Посмотрю в Вики. Ты очень умный, Федя, потому и нет никого. Страсть и разум вещи несовместные, поверь моему опыту. – Иван горько покачал головой. – Женщины любят веселых, а не умных. Пусть даже алкаш, лишь бы не яйцеголовый.
Федор улыбнулся и кивнул.
– Вот вы где! – воскликнул высокий женский голос у них над головой, и оба вздрогнули. – Заждались?
Около их столика стояли две девушки.
– Владочка! Деточка! – Обрадованный Иван вскочил. – Я уже думал, что-то случилось! Это мой друг Федор Алексеев, профессор философии, между прочим.
Федор поднялся.
– Это Лидия, моя подруга. Добрый день, Федор. Разве сейчас есть философия? Ну, в смысле, это же когда-то в древности?
– Для продвинутых есть, – сказал Иван, подмигивая Федору. – Садитесь, девочки! Федя, усаживай Лидочку!
– Нам капучино! – потребовала Влада.
Лидия промолчала. Иван громогласно звал официантку, Федор украдкой рассматривал девушек. Влада была яркой пышной блондинкой под метр восемьдесят, что подчеркивалось высокими каблуками. Все в ней было слишком, все гротеск – и леопардовая шкура, едва прикрывающая ягодицы, и длинные до пояса белые волосы, и сверкающая бижутерия на шее, руках и в ушах, и обилие краски на лице. Голос – высокий, резкий, кукольный – входил в диссонанс с внешностью, ей бы говорить басом и печатать слова, а она пищала. Иван пожирал Владу глазами и держал за ручку; Лидия неопределенно улыбалась, не поднимая глаз, рассеянно помешивала ложечкой в чашке. Была это изящная девушка с приятными чертами, ненакрашенная, в белом коротком платье-тунике с открытыми руками, ее светло-русые волосы были скручены в узел на затылке, что по понятиям Федора выглядело старомодно, но мило. В ней чувствовались основательность и серьезность не по возрасту – как он прикинул, ей могло быть около двадцати двух, двадцати трех. Если с Владой Федору было все ясно, то Лидия вызывала любопытство нестандартностью и непохожестью на подругу – непонятно, что их связывает. Он так увлекся, рисуя мысленно портрет девушки в белом, что вздрогнул, когда Иван тронул его локоть и прокричал: