Местечко Сташков лежало в ложбине, и нам с возвышенности было видно все как на ладони. Снегопад прекратился. В разрывах туч время от времени появлялась луна. Потом небо совсем очистилось, и луна засветила вовсю. Она назойливо висела над Сташковым и работала явно не на нас.
— Торчит, как фашистский часовой! — выругался в сердцах Ян Чубон в адрес ночного светила.
Для меня местечко Сташков было совершенно неизвестным, и, глядя на него, я ничего не мог придумать, как бы незаметно подобраться к мосту. Помогли Ян Чубон, Имрих Гаспар и Ян Хованец: они показывали улицы, называли отдельные дома, рассказывали о расположении моста и подходах к нему.
— Пять дней тому назад, — сказал Чубон, — я был в Сташкове и видел, что мост охраняют двое часовых. Укрытия возле моста, кажется, нет.
Я посмотрел в бинокль и действительно увидел часовых, но сколько их там было, рассмотреть не удалось.
— В какое время вы были там?
— Примерно часов в одиннадцать утра.
— В ночное время немцы, как правило, выставляют дополнительные посты, — заметил я. — Кроме того, я вижу траншеи, ведущие, очевидно, к укрытию. А этот домик, метрах в ста пятидесяти от моста, — должно быть, их караульное помещение. Посмотрите, Чубон.
Партизан долго рассматривал в бинокль местечко и наконец сказал:
— Да, вы правы, командир: у них, должно быть, там есть укрытие.
— Еще одно важное обстоятельство нам не известно: есть ли в Сташкове немцы и сколько их? Надо произвести разведку. Кто пойдет?
Пойти вызвались Чубон и Имрих. Было около двух часов ночи. В раздумье я подзавел часы. Опасно было посылать в разведку малоопытных людей, но иного выхода не было, и я обстоятельно рассказал Чубону и Имриху, что надо делать.
Вскоре они вошли в селение Сташков. Зайдя в один из дворов, осторожно пробрались к противоположному забору, перелезли через него и очутились на параллельной улице. На ней в два ряда стояли укрытые брезентами самоходные пушки. Двое часовых прохаживались вдоль улицы.
Осторожно, подлаживаясь под скрип снега под сапогами часовых, разведчики пошли обратно на центральную улицу. Пройдя два квартала, партизаны снова заметили часовых.
Дорога, ведущая к мосту, была заставлена автомашинами.
— К мосту нам не пройти, — прошептал Имрих.
— Пошли обратно, может, где-то найдем лазейку, — сказал Чубон и крадучись двинулся по улице, прижимаясь к заборам.
Вдруг послышался скрип снега, и впереди показался парный патруль. Партизаны юркнули во двор, присели под высоким крыльцом и затаили дыхание.
— Давай снова на параллельную улицу, здесь полно немцев.
— Думаешь, там их меньше? — прошептал Имрих.
«Вроде в мышеловку попали, — подумал Чубон. — По улицам маршируют часовые, а мы сидим во дворе какого-то дома и ждем, пока оттуда…»
Не успел Чубон закончить свою мысль, как в доме заскрипела дверь. Какой-то солдат в накинутой на плечи шинели вышел на крыльцо, под которым притаились партизаны, и стал справлять свою малую надобность.
Ян Чубон сидел под «душем» и от злости скрипел зубами. Гаспар Имрих чуть не нажал на спусковой крючок, чтобы всадить в брюхо фашисту автоматную очередь. Но Чубон так глянул на него, что у Имриха невольно обмякла рука.
— Могло быть хуже, — сдерживая смех, тихо сказал Чубон, когда немец ушел.
— Да, если бы не капюшон маскхалата, — согласился Имрих, по-своему поняв приятеля.
— Надо побыстрее уходить, а то время подошло такое, что немцы начнут выходить на свежий воздух один за другим.
— А куда? — спросил Имрих.
— Видишь калитку по ту сторону двора?
— Вижу.
— Вот туда и пойдем.
Партизаны, прижимаясь к забору, направились к калитке — она была открыта и точно манила к себе. Чубон неслышно скользнул сквозь нее на улицу и… чуть не свалил сидящего на скамье немецкого солдата.
Дула автоматов в одно мгновение были направлены на немца, но он продолжал спать, склонясь к своей винтовке.
Чубон дернул Имриха за рукав и кивнул головой на угол дома.
— Может, допросим?
— Командир нам этого не поручал, — прошептал Имрих.
— Но если мы его не расспросим, мы не будем знать, куда немцы передвигают войска.
— Ну, что ж… давай.
Партизаны подкрались к немцу, и в тот самый момент, когда Чубон вырвал у спящего винтовку, Имрих воткнул в рот носовой платок.
— Тихо! Если хочешь жить, делай все, что мы тебе прикажем, — сказал над самым его ухом по-немецки Чубон.
Немецкий солдат, мыча, пытался вырвать свои руки, но пальцы Имриха, точно клещи, сжимали его кисти, а холодное лезвие ножа коснулось горла.