Иванна стояла на коленях, прижимая к себе мертвого сына, и смотрела обезумевшими глазами на пожарище. Один из гитлеровцев отбросил ногой труп мальчика, схватил ее и толкнул к толпе.
— Будешь знать, как прятать партизан! — прошипел он. — Расстрелять!
Женщину потащили к стене. Она шла, спотыкаясь и что-то шепча запекшимися, распухшими губами. Солдат в стальной каске снял с плеча карабин. Только теперь женщина осознала намерение фашистов.
— Люди, что же это такое? — крикнула она не своим голосом. — Убийцы! Будьте вы прокляты…
Она не успела договорить. Раздался выстрел, женщина неестественно взмахнула руками и упала ничком в снег…
Толпа стояла молча, онемев от ужаса. Никто не знал, какая участь постигнет каждого из них.
— Стрелять! Всех стрелять! — истерически взвизгнул озверевший гитлеровец. Солдаты подскочили к толпе и стали оттеснять ее в сторону. Женщины завыли, закричали. Некоторые умоляюще смотрели на солдат, надеясь найти в их глазах хоть искорку жалости.
Дети прижались к матерям, кто-то громко рыдал. Какая-то женщина с грудным ребенком на руках подошла к солдату, стала на колени и, рыдая, просила пощады. Солдат оттолкнул ее. Затрещали автоматы, люди падали. На снегу расцветали кровавые цветы. В воздухе стоял стон раненых. Но гитлеровцы в каком-то жутком исступлении стреляли до тех пор, пока все не затихло.
Ветер подхватывал пламя догорающих домов, унося его в сторону леса. Иссеченные осколками и обгоревшие деревья протягивали голые, скрюченные ветви, будто взывая о мщении.
Фашисты, по-видимому, насытились зрелищем дикой расправы. Через пожарище, держа наперевес оружие, они направились в село Закопчье…
ВОЗМЕЗДИЕ
За ночь ветви деревьев, кусты и провода покрылись пышным серебристым инеем. Днем неожиданно на землю пал туман. Он плыл колеблющимися клочьями, и февральское солнце сквозь него казалось каким-то далеким, отчужденным.
Огибая подковой гору, по равнине раскинулись в шахматном порядке небольшие опрятные домики Закопчья. Здесь действовала подпольная организация, с которой мы уже успели установить связь. Жили здесь и семьи партизан, находящихся в нашем отряде «Родина». Население этого села помогало нам всем, чем могло.
Тревожные вести о кровавой расправе в соседнем селении быстро донеслись в Закопчье. Об этом жителям сообщили партизаны группы Франтишека Немчака, проходившие через село и скрывшиеся в лесу. Люди собирали продукты и готовились к бегству в лес. Все, что нельзя было взять с собой, прятали в погреба, ямы, подвалы.
Первыми увидели вражескую колонну дети с высоких сосен, росших у села.
— Идут фашисты! — разносили мальчишки страшную весть. Село зашевелилось, как растревоженный муравейник.
Черноглазый, шустрый мальчуган забежал в дом Янки Немчак, матери Франтишека.
— Собирайтесь, идут каратели! — крикнул он.
Женщина приподнялась на кровати и, морщась от боли, поглядела на мальчугана. Губы ее пересохли, лицо пылало.
— Не могу, сынок… Сил нет, — прошептала она.
Уже девятый день Янка болела воспалением легких.
В дом вбежали ее сыновья — Алойзо и Ян.
— Мама, мы понесем тебя! — склонясь над ней, сказал Алойзо.
На окраине уже слышалась стрельба. Карателей можно было ожидать с минуты на минуту.
Алойзо и Ян подбежали к кровати, пытаясь взять на руки мать. Вдруг около самого двора раздался выстрел. Ян подбежал к окну: во дворе были фашисты.
— Бегите, сыночки, бегите скорее! — простонала мать. — Скажите партизанам, чтобы отплатили этим зверям за наши муки…
Юноши на миг остановились, закусив губы, чтобы не расплакаться, и выбежали из дома.
— Стой! — заорал один из карателей.
Алойзо и Ян бросились за дом и, перемахнув через забор, помчались в сторону леса.
Гитлеровцы открыли огонь, но братья, ловко петляя по снегу, словно зайцы, уже приближались к окраине села. Вдруг Алойзо, бежавший правее, снова столкнулся с карателями.
— Хальт! — закричали они, преградив дорогу. Алойзо присел, будто затравленный зверь, подготовившись к отчаянному прыжку, но один из фашистов свалил его ударом приклада. Другие схватили юношу, поволокли к дому и бросили в подвал.
А в это время Ян уже подбегал к лесу, скрипя зубами и глотая слезы бессильной ярости.
Лес тревожно гудел от ветра. В одиночку и группами, будто стаи всполошенных птиц, устремлялись в чащу жители окрестных сел. Люди молча прокладывали себе дорогу в глубоком снегу. А его в эту зиму выпало много. Он лежал сплошным пушистым пологом, синеватый от густого сплетения теней. Сквозь ветви едва заметно просвечивался бледный, будто напуганный диск солнца.