Такой слишком деликатный вопрос обескуражил Янку, и она подняла на гитлеровца удивленные глаза. Перед ней сидел совсем лысый, лет пятидесяти эсэсовец в черном мундире, с холодным лицом. Глаза их встретились. Янка смотрела на него не мигая, и эсэсовец не выдержал открытого, испытующего взгляда. Он пытался смотреть ласково, но в зеленоватых его глазах сверкнула злоба. «Неужели они уже схватили моих сыночков? — холодея, подумала Янка. — Нет, лучше уж мне умереть, чем им!»
— Ваша фамилия Немчак? — спросил эсэсовец, закуривая.
— Да, я Немчак Яна, — ответила она.
— Где ваши сыновья?
Слезы радости выступили на глазах женщины.
— Значит, не поймали их, раз спрашиваете! — облегченно вздохнула она.
— Меня не интересуют твои сентименты! — зеленея, крикнул эсэсовец. — Я спрашиваю, где твои выродки!
— Не знаю, — ответила женщина и строго поджала губы. — В нашем роду выродков нет. Есть дети. Хорошие дети. Не то что…
Взбешенный гитлеровец вскочил, едва не опрокинув стол, и ударил ее наотмашь по лицу.
Затем началось самое страшное. Двое солдат выволокли женщину под руки на улицу, нацепили ей на спину доску с надписью «Так будет всем, кто помогает партизанам» и, накинув на шею петлю, привязали к лошади.
— Ну, теперь ты скажешь, где партизаны? — спросил лысый эсэсовец.
Янка молчала. Она смотрела на людей, которых гитлеровцы согнали сюда, и прощалась с ними взглядом своих гордых голубых глаз. Над их головами синел клочок чистого неба, будто сама Вселенная глядела на землю мудрым бездонным оком, которое замечает все и ничего не прощает.
Долговязый гитлеровец махнул рукой, и всадник тронул коня. Янка вначале пробовала бежать, но споткнулась и упала. Лошадь, кося глазами по сторонам и храпя, тащила женщину по улице. Тело ее ударялось о ледяные кочки и камни, оставляя за собой следы свежей крови. Толпа возмущенно загудела, послышался плач.
— Изверги окаянные! — вскрикнула какая-то старуха, и голос ее заглушила автоматная очередь.
Убедившись, что партизан в Закопчье нет, гитлеровцы отправились в Чадцу, оставив здесь человек восемьдесят солдат и офицеров, которые продолжали допрашивать, истязать и расстреливать жителей. Все они собрались в центре села, возле толпы согнанных сюда людей.
Вдруг в конце улицы, куда бежала лошадь, волоча тело Янки, раздалась пулеметная очередь. Всадник слетел с седла и ткнулся головой в снег. Лошадь, пробежав несколько шагов, тоже упала. Одновременно с разных сторон застрочили невидимые пулеметы. Гитлеровцы бросились врассыпную, и тут на них обрушился перекрестный автоматный и винтовочный огонь, загрохотали взрывы гранат.
— Ложись! — кричал кто-то толпе онемевших от ужаса жителей. — Ложись, а то убьют!
Франтишек Немчак со своими братьями Яном и Алойзо подбежали к лежавшей на снегу матери, обрезали веревку. Лицо Янки было окровавлено, в теле не чувствовалось признаков жизни. Женщину занесли в дом, вызвали фельдшера. Сыновья, опустив головы, с тревогой следили за каждым его движением.
Через несколько минут глаза фельдшера повеселели, он сделал жест рукой, призывая соблюдать тишину.
— Слышу пульс! Еще жива!
Франтишек вздохнул и, шепнув что-то братьям, вышел на улицу.
В деревне продолжалась стрельба. Это партизаны вместе с оставшимися в живых жителями вылавливали и расстреливали карателей. Ни один из них не ушел в этот день от возмездия.
Через несколько дней Янка открыла глаза и впервые слабо улыбнулась, увидев склонившихся над нею сыновей. Франтишек поцеловал мать и поздно вечером вместе с отрядом двинулся в расположение своего штаба.
СКЛОНЫ У КРУТОГО ПОВОРОТА
Стояли морозные январские дни. Лесистые горы, покрытые толстыми снежными покровами, выглядели нарядно. Жили мы в шалашах, обложенных елью. Конечно, никакого уюта здесь не было, однако можно было скрыться от непогоды и отогреться у костра по ночам. Днем костры разжигать опасно, ибо нас могла заметить разведка с воздуха. Да и в домике лесника, где разместился наш штаб, можно было обогреться в случае крайней необходимости. В одной из комнат этого небольшого домика работали штабисты, в другой — разместился походный госпиталь Вилла Поспелова, а в коридорчике — радисты.
Ранним утром ко мне подошел Рудольф Стой.
— Приятные новости, командир, — сказал он оживленно, — На всех фронтах наши пошли вперед. Послушайте сводку Советского информационного бюро, принесенную радистами. Я уже распорядился текст этой сводки поместить в листовках, которые мы отпечатаем типографским способом.